Мост - [19]

— Вот… Поешьте, выпейте… Потом ложитесь, отдыхайте… Диван, правда, старый, но он еще ничего… удобный.

Она произнесла все это с какой-то ровной монотонностью. На меня она не глядела.

Мой речевой аппарат был теперь в полном порядке. Я понимал: настало время что-то сказать, что-то спросить, но я не мог. Я сидел в непонятном ступоре, не дотрагиваясь до еды и молча глядя на ее седину.

— Выпейте, — повторила она, — я развела спирт и добавила перец… Вы долго были на морозе… Выпейте.

Этот голос не просил и не приказывал — он убеждал, и я протянул руку и опорожнил стакан. Горло точно пламенем охватило, комната покачнулась передо мною и часто, лихорадочно дыша, я принялся набивать рот едой. Должно быть, это выглядело забавно, но она даже не улыбнулась.

Жар понемногу улегся. Сделалось хорошо, покойно. Я вдруг подумал, что с того момента, как мы встретились у фасада магазина, говорила только она, я не произнес ни единого слова. Я понимал, что надо поблагодарить ее, а потом извиниться и уйти. Мое положение, словно каламбур, было недвусмысленно двусмысленным.

Греться в чужой ванне, есть чужую пищу, спать на чужом диване, не зная даже имени человека, которому все это принадлежит, впрочем, имя я знал, но продолжал убеждать себя, что это неправда. Должно быть, альбом был подарен ее дочери или младшей сестре, или вовсе случайно оказался в чужой квартире, как это иногда бывает с вещами. Я убеждал себя, но не мог убедить, потому что знал, что нет у нее ни дочери, ни младшей сестры — только этот альбом с размытой надписью в уголке страницы. И еще я внезапно вспомнил о ключах, оброненных в десяти метрах от тропы, о непокрытой голове и легком пальто с большими квадратными пуговицами.

И я по-прежнему не мог вымолвить ни слова.

Женщина достала из шкафа подушку, синее шерстяное одеяло и положила на диван рядом со мною.

— Отдыхайте, — вновь повторила она, — я все равно не сплю по ночам…

И опять ни тени просьбы или приказа, только мягкое неотразимое убеждение. Она сказала, и я тотчас, как это ни нелепо, подумал, что и впрямь самое разумное, что можно сделать, — это лечь и, вытянув ноги под синим шерстяным одеялом, уснуть. К тому же спирт наполнил тело негой, ничего уже не хотелось — ни уходить, ни звонить, ни задавать вопросы. Я послушно лег и, накрывшись одеялом, почти мгновенно уснул. Спал я крепко, но впоследствии меня не раз посещало призрачное воспоминание, будто той ночью я на миг проснулся и тотчас снова погрузился в небытие. И мне до сих пор кажется, хотя я и не уверен, что в миг того короткого пробуждения я услышал шелест бумаги и ка- кой-то сдавленный тихий звук, похожий на плач.

Проснулся я от яркого света, затопившего маленькую квартиру. Со старых настенных часов на меня удивленно смотрел полдень. На журнальном столике, исторгая ароматный пар, стояла сковородка с посыпанным тертым сыром омлетом, из омлета выглядывали румяные ломтики ветчины. Она вошла и поставила рядом со сковородкой горячий чай и сахарницу.

— На улице потеплело, — сказала она, — поешьте немного… Все свежее. Я сходила в магазин, пока вы спали. Здесь недалеко… Вы знаете…

Смирившись со своей ролью послушного безвольного гостя, я взял вилку.

Женщина сидела в кресле, пока я ел, и неподвижно глядела на стену, где висели часы. Я понял, что она ждет момента, когда я оденусь и уйду.

Мне было очень неловко, но не оттого, что я чувствовал себя лишним, а оттого, что мне был непонятен смысл происходящего. Я чувствовал себя участником спектакля, в котором мне отвели роль статиста, не дав даже слов.

Поев, я открыл, было, рот, но она чуть заметно покачала головой, я с удивлением осознал, как пошло, глупо и искусственно прозвучали бы слова благодарности, успей я вымолвить их.

Потом она стояла, прислонившись к дверному косяку, печально наблюдая, как я торопливо и неуклюже завязываю шнурки на ботинках. Я готов был уйти, так, не сказав ничего, но в тот момент, когда ноги уже стояли на лестничной площадке, я обернулся, и мой взгляд встретился с ее взглядом, и все невысказанное взорвалось во мне. Все невысказанное фонтаном взметнулось к губам и там обернулось в одно большое кристально ясное слово, в котором уместилось удивление, благодарность, недоверие, страх — все, что было испытано мною в ту странную ночь новолуния:

— Зачем?

Женщина опустила взгляд и тихо, чуть слышно прошептала то, чего я меньше всего ожидал:

— Я не знаю…

— Мы еще встретимся когда-нибудь? — спросил я зачем-то, и дверь захлопнулась. Для меня так и осталось тайной — действительно прозвучало это или просто послышалось, но когда я развернулся, чтобы уйти, три слова кольнули мое подсознание: "Мы обязательно увидимся" — почудилось мне.

После той ночи действительно потеплело. Наступил новый год. Про ту ночь я никому не рассказывал. Сказал, что переждал ее в подъезде, и это всех немало посмешило. Потянулись будни, я ходил на работу, в выходные выпивал в дружеской компании. Все было как всегда, но что-то неуловимо тревожное вкралось в мою жизнь, что-то, от чего я внезапно просыпался по ночам и долго не мог избавиться от ощущения, что мне послышался шелест бумаги. Что-то, от чего я перестал ходить мимо магазина, витринное стекло которого уцелело лишь благодаря мистической случайности.