Мост - [52]

— Понимаю, мама. Мы не можем этого себе позволить. Я предложу ребятам, чтобы мы разделились на две группы. Одни будут собирать, другие — продавать. Я буду только собирать, и тогда никто ничего не узнает.

И мать поняла, что ее мальчик был не только милым, сердечным и задиристым, но и обладал той гибкостью ума, которую даже кредиторы отмечали у его отца.

«Боже милосердный, — молилась она в этот вечер, — пусть только он возьмет лучшее от отца и от меня! И больше мне ничего не надо!»

Альберт мог быть жадным и одновременно расточительным, как мот. Если он видел на школьном дворе мальчика, который голодными глазами впивался в его завтрак, он мог как бы мимоходом с величественным видом отдать ему весь сверток, сказав:

— Возьми, дарю его тебе!

Такую же щедрость он предполагал и в других.

Как-то одному из его приятелей в день рождения подарили десять марок. До этого Альберт никогда не видел такой крупной купюры. Ему тотчас же пришла в голову идея: во-первых, лучше всего на эти деньги купить игрушек, и, во-вторых, сделать это надо сразу же после уроков. Вместе с приятелем они отправились в магазин. Альберт выбрал себе прекрасный танк, который мог на ходу вести огонь из двух пушек и легко брал препятствия. Обладателю десяти марок Альберт великодушно рекомендовал купить маленький пароходик. Он поглядел, как бумажка в десять марок исчезла в кассе, потом зажал свой танк под мышкой и отправился домой. Только когда увидел мать, у него зародилось легкое сомнение. Одобрит ли она подобную операцию?

Мать не одобрила и била его до тех пор, пока он не объявил, что до конца постиг разницу между «твоим» и «моим». Тогда она отправила его в магазин, где он вернул танк и получил обратно деньги, и эти несколько марок она послала родителям приятеля. Такой рассерженной Альберт видел свою мать очень редко.

На будущее он зарекся приобретать что-либо самостоятельно. У него появился даже страх перед деньгами. И ко Дню матери он не стал покупать ни салатницу, ни фарфоровую пудреницу, а решил сам сочинить и подарить ей стихотворение. Но оказалось, что времени у него не хватает и он не успеет придумать конец. Тогда он вынул из шкафа книгу в красном переплете и списал оттуда недостававшую строфу. Затем сравнил ее со своими стихами, и они совсем ему не понравились. Поэтому он выбросил свои стихи и списал из красной книги все стихотворение целиком. А перечитав его вслух, пришел в полный восторг. Стихи звучали превосходно!

Мать была рада подарку и даже посмеялась, хотя Альберту казалось, что в стихотворении не было ничего смешного.

— Ты это сам? — спросила она.

И он кивнул, вспыхнув от тщеславия.

— Да. Я сам списал их из красной книги. Знаешь, из той?

Ну, конечно, она знала. Ее десятилетний сын посвятил ей стихотворение Иоганна Вольфганга Гёте «Ганимед».

До четырнадцати лет Альберт был обязан сообщать матери, где он проводит свободное время. Вечерами ему полагалось сидеть дома. Потом она стала менее строгой, однако все же хотела знать, где он бывает.

Но он и без того почти безвыходно торчал дома. Его любимым местом был чердак.

Другие мальчики увлекались электрической железной дорогой, Альберт же был страстно привязан к своим оловянным солдатикам. Для школы он делал только самое необходимое. Быстро покончив с домашними занятиями, он стремительно несся на чердак и погружался в игру.

Какими бы скромными ни оказывались рождественские подарки матери, все же двух или трех солдатиков он обычно получал. Да и тетки — их у него было не менее пяти — знали его страсть и не обманывали его надежд.

На чердаке был построен настоящий город из старых картонок от обуви, холщовых лоскутков и оберточной бумаги. По его улицам маршировали длинные колонны войск с оркестром во главе. За городом возвышался холм, откуда генералы обозревали поле боя.

Желая сделать сыну рождественский подарок, мать по ночам возилась на чердаке и своими руками смастерила это поле. Здесь были окопы, надолбы, несколько блиндажей, множество лощин и высот. Игрушечные солдаты в немецких, английских и французских мундирах стояли друг против друга, там был даже один марокканец в белом бурнусе, угрожающе вскинувший винтовку. Гусары, размахивая сверкающими саблями, шли в атаку бок о бок с пехотинцами в серо-зеленых мундирах. У Альберта был медицинский пункт с санитарными машинами и носилками, зенитная установка с прожектором, а также множество орудий и несколько тяжелых танков. Орудия, заряженные резиновыми пробками и пистонами, стреляли на добрых два метра.

В углу чердака находился блокгауз, гарнизон которого состоял из трапперов. У блокгауза рыскали индейцы, некоторые из них плясали вокруг столба, к которому был привязан бледнолицый, еще не потерявший надежды на спасение. Все эти богатства Мутц держал на чердаке и там же устраивал и свои сражения.

Если же в игре принимали участие еще один или двое товарищей, его восторгу не было границ. При этом необходимо было соблюдать одно правило: войско, которым командует Альберт, непременно должно было побеждать, независимо от того, французы это, немцы, англичане, трапперы или индейцы. И друзья без возражения принимали это условие.