Мост через Лету - [16]

Он показал мне деньги, скомкал и сунул в карман.

— Должно хватить, одевайся.

Мы мигом оделись и, как тени, прошмыгнули через кухню.

— Вы куда? — крикнула мама. — Тебе скоро на работу.

— Мы быстренько, мы вдвоем…

Но в ближайшем магазине таких машин не оказалось. Мы двинулись в ДЛТ, потом в «Пассаж» и в «Гостиный двор». В универмагах не было. Мы ходили по разным магазинам и магазинчикам и не могли найти. Вечером, после работы, людей на улицах и у прилавков стало больше. Повалил снег.

Магазины должны были скоро закрыться. Я уже не верил, что мы найдем машину. И еще я боялся, что ему надоест. Он ворчал недовольно и сказал:

«Надо бы перекусить». Но, поймав мой взгляд, замолчал. И мы пошли дальше по неосвещенным улицам.

Перед самым закрытием мы нашли ее в маленьком магазинчике на Лиговке. Денег едва хватило. Осталось пятнадцать копеек.

— На телефон как раз, — обрадовался отец. — Подожди, я позвоню.

Он позвонил на работу и сказал, что задержится или, скорее всего, совсем не придет, и что потом объяснит, а пока пусть обеспечат замену. Объясняться при мне он не хотел. Я понял, что завтра он им наврет, как и я вру, когда прогуливаю. Но это хорошо, что он не стал врать при мне. Я бы тоже не стал при нем обманывать, даже зная, что он не выдаст.

— Пойдем пешком, здесь недалеко. Я знаю дорогу, — сказал я, предчувствуя наплыв радостной болтливости.

— Меньше болтай, — сказал он. — Надо подумать. Домой мы шли тихо. Я старательно молчал, и он был доволен. Под конец я совсем устал и прямо в шубе уселся на диван.

Мама ждала. Она нахмурилась, но когда узнала, где мы были, засмеялась. Она все смеялась, — просто удержаться не могла, так она смеялась. Мы не понимали, в чем дело, и на всякий случай улыбались. Мама вдруг принялась целовать нас обоих и сказала:

— Два балбеса! Что же делать с вами, а? Счастьице мне Бог послал!

А потом, загадочно улыбаясь, мама достала из буфета коробку и поставила на стол. Мы задохнулись — в коробке лежали пирожные.

— Вот. И денег больше нет.

И тогда засмеялись все трое. А отец сказал:

— Не беда, я завтра достану, — и снял пальто.

Мы понимали: ничего он не достанет. Просто мама опять займет у соседки Анны Дмитриевны до получки или до аванса. Но я не знал, что такое аванс. И мне было смешно, что у меня родители не как у других. Они были хорошие, и мы все любили друг друга, и еще очень любили детские игрушки и пирожные.

В тот вечер никто не знал, как в будущем сложатся наши обстоятельства. В тот вечер у нас не было денег, и нам было весело. Мы пили чай с пирожными и смеялись до самой ночи. И в постели я еще продолжал смеяться. А красный автомобиль смешно жужжал и бибикал в коробке под кроватью.

Я не знаю, может быть, они уже что-нибудь чувствовали? Наверное, было что-то. И уже ощущалась какая-то горечь, как запах дыма из-под пола, когда у соседей внизу топилась печь.

6

Ночью выпал снег. Утром, когда по темным, заспанным улицам мы торопились в школу, снег еще продолжал идти. Он падал почти вертикально, сплошной массой в мутном свете фар самосвалов и грейдеров. Гул моторов казался усталым и бессильным перед непонятной силой бесшумно падающей стены. Но снегопад кончился внезапно, как только рассвело.

На большой перемене мы выглядывали на улицу и удивлялись: сколько насыпало! А если бы еще больше, до самого второго этажа! Тогда прорыли бы ходы-тоннели под снегом между домами — в каждое парадное отдельный ход, — а в школах отменили занятия, потому что нарушилось бы расписание автобусов, трамваев и метро… Почему метро?.. И метро тоже. И «Аэрофлота». И еще много чего.

Но со снегом справились быстро. Дворники очистили тротуары почти до асфальта, даже старый лед скололи. И посыпали мостовую солью с песком, отчего она сделалась грязной, почти коричневой. Было холодно и снег не таял. Его сгребли в длинные сугробы и убрать не успели. Серые сугробы тянулись вдоль закопченных фасадов пяти-шестиэтажных зданий. В домах топили печи, и в воздухе носился дымок, пахло осиновыми дровами. Белая полоса бульвара на улице Правды освежала картину, да тонкие белые полоски на балконах, на карнизах, да по краям крыш.

На бульваре снег лежал нетронутый по сторонам протоптанной между скамеек тропинки, на колючих кустах, на ветвях молодых невысоких деревьев. Я огляделся. Прислонил портфель к стволу окоченелой липы, снял кожаные мамины перчатки и спрятал в карман — слепить настоящий снежок нужно голыми руками, — и приготовился.

Мне повезло. Все получилось, как я и мечтал: их было четверо. Они напали первые, окружили Машу и держали у щербатой стены старого дома напротив, размахивая портфелями, кричали.

Я стоял у скамейки: бульвар разделил улицу вдоль на две части. Маша не видела меня за кустами и деревьями. И они не видели, не догадывались, что я тут, рядом. Их оказалось четверо против одного — как раз то, что требовалось. Я был уверен, лучшего случая не представится.

Их всюду видели вместе: Серегу Удалова, Кузю и двоих из пятого «д». Одного звали, кажется, Беликов. А второго я знал лишь в лицо. Кузю знала вся школа: он остался на второй год в пятом классе, но его побаивались даже семиклассники. Четверка успела переваляться в снегу возле школьного крыльца, где получилась обычная свалка. В пальто нараспашку, румяные и задорные, они толкались на панели, не давая ей пройти. Портфель у Сереги раскрылся, — книжки вот-вот вывалятся в снег, — под носом застыла прозрачная сопля. Но он не замечал.