Мост через Лету - [15]
О тех днях я знаю понаслышке. И не странно ли — о голодном и нелегком времени мои родители вспоминали часто, со смехом. Им нравился этот блюз.
Но менялись направления в джазе. Приходили новые времена.
Другу моему Володьке Ивлеву купили машину. Красную, со звуковым сигналом-бибикалкой; у нее поворачивались колеса. Без крыши — кабриолет. И встроен был приборный щиток, как взаправдашний. Еще прозрачное ветровое стекло и коричневые сидения. Машину эту можно было и просто рукою водить, без заводного механизма. Внутри пощелкивало. Вовка фырчал, нажимал бибикалку.
У Ивлева была ангина. Я прогулял школу. И мы весь день играли у него в комнате, пока родители были на работе. Они вернулись и уложили Ивлева в постель. Вовкина сестра отобрала машину. Она была старше и не упускала случая проявить власть.
— Ничего себе игрушка, стоит тридцать рублей, — сказала сестра.
Я взял портфель и пошел домой. Тридцать рублей или миллион, не имеет значения. Это и вправду все равно, если ни копейки нет.
Похожие машины я видел в одном итальянском фильме про автогонщиков: Марио катает с ветерком на точно такой машине свою невесту. А потом она уезжает на поезде в другую страну, где жить полегче, с другим парнем, спокойным и благополучным, с парнем, который ничем не рискует. И вдруг бросает все и возвращается. Но поздно: Марио пытался заработать побольше и разбился на автогонках. Марио был очень хороший. И гонщик. Он был честный и не умел ловчить из-за денег. А машина его выглядела ну прямо как эта, только настоящая. И я тоже мечтал стать гонщиком.
Мама и отец были дома. Они сидели в нашей комнате на кушетке, на разных концах, и замолчали, когда я вошел. Глаза у мамы были заплаканы. И кончик носа покраснел. Отец часто говорил, что она все равно красивая, даже когда плачет. Но мне не нравилось, что она плачет, и заплаканная она была некрасивая. Говорил он так, чтобы она не думала, будто ему неприятно видеть ее в слезах. И еще потому, что она сердилась, если он смотрел на нее, когда она плакала.
— Ты ребенком занялся бы, хоть какая-то польза от тебя была… Мужчина-в-доме.
Мужчина-в-доме зевнул и спросил у меня дневник, повертел и не стал смотреть:
— Как дела, артист?
— Вовке Ивлеву машину купили. Как настоящая! Как у Марио Бемонти из того фильма, помнишь?
— Бельмонте, артист. Марио Бельмонте, — поправил он. — Что за машина?
Я рассказал ему, какая это была машина. Он выслушал и почесал затылок. Он встал и сделался огромным рядом со мной, а я сделался маленьким и смотрел на него снизу.
— Ты вырос, артист, а все машинки-бибильки на уме. Я в твои годы уже на девочек поглядывал.
Я покраснел и разозлился. Мне захотелось сказать ему что-нибудь этакое. И про одну девочку из нашего класса. Ничего ведь он не знал. Но я не нашел слов.
Мама поднялась с дивана.
— Чему ты учишь ребенка! — сказала она. — Раздевайся, мой руки.
— Эта машина не просто так. Она гоночная… Я, может, гонщиком стану… Она лучше всех, она даже не игрушка.
И я пошел раздеваться, придумывая на ходу, что бы еще сказать.
За обедом мама произнесла:
— Успокойся, мы не можем ее сейчас купить — у нас нет денег.
— Котлеты очень вкусные, — сказал отец.
Котлеты были обыкновенные, и вторую я не доел.
— Ешь все, иначе не выйдешь из-за стола.
Приказ прозвучал категорично, — с мамой спорить бесполезно, это и отец говорил. И я предпринял обходной маневр:
— А почему у нас нет денег?
— Это не твое дело, артист. Доедай и дуй отсюда.
— Что же ты не объяснишь ребенку?
— Что я ему объясню?
Назревала ссора. Я испугался, что сунулся в такое дело.
— Просто я мало заработал. Понимаешь, деньги надо уметь зарабатывать. Тут что-то одно: или работать, или зарабатывать.
— Ты работаешь? — догадался я.
— А с деньгами пока не получается.
— Поменьше надо кричать про джаз. Даже если ты всю жизнь на это положишь, тебя просто обойдут стороной. Мало тебе досталось за буржуазную культуру? Будешь на старости лет в кабаке играть…
— Ну, это мое дело, — сказал он тихо и четко. Мама замолчала и принялась убирать со стола посуду.
— Так что пока нечем хвастаться, — сказал он мне. — Ничего не выходит.
Мы посмотрели друг другу в глаза. И я понял, что, может, с музыкой у него и выходит, — только денег у нас почему-то нет.
— После получится, — сказал я, когда мама ушла на кухню мыть посуду. Мне захотелось сказать ему хорошее.
— Пропадаешь целыми днями! — крикнула она и хлопнула дверью.
— Думаешь, получится?
Я думал, что у него обязательно получится, должно получиться.
— А где ты пропадаешь?
— Пытаюсь сочинить кое-что.
— Ну и как?
— Никому не нужно.
Он вздохнул и помолчал, подсчитывая в уме.
— Сколько стоит твоя машина? — спросил он вдруг. — Если тридцать, можно купить с получки.
— Таких уже не будет.
— Ну, не заливай. Тоже мне дефицит.
Он встал и вывернул карманы. Потом открыл шкаф и обшарил карманы старого пиджака и концертного костюма, — это называлось заначкой. Он сосчитал, что нашел, и присел на корточки передо мной. Теперь я смотрел на него сверху вниз.
— Скажи, тебе здорово нужна эта машина?
Мне сделалось неловко: ну и пожар я затеял. Как маленький. Но я вспомнил Марио, автогонки и поезд, на котором она уехала, и эту девочку из нашего класса, что сидела впереди меня и не оборачивалась. И сказал: «Ага…»
