Москвичка - [83]

Вы пропустили их, занятых друг другом, мимо себя и придержали шаг. Тасует Москва людей! Варианты, вариации, миллионы сочетаний.

Скучноватое, однако, получилось это сочетание — и не надолго! Разрушительно работает закон, ответственный за красоту мира…

Стоило вам задуматься, вспоминая о «Русском чае», как случилось маленькое волшебство — возле вас задержалась какая-то машина…

Вы услышали голос:

— Мне сказали… минуту назад…

Это Медведев выглянул из своего «Москвича» — и вся сила четырех дней, прожитых с Олегом Николаевичем, властно остановила вас, покорно наклонила вам голову. Вы смотрели исподлобья, но завороженно. А голос Олега Николаевича уговаривал куда-то ехать, обещал подвезти вас. Вы, кажется, возражали и тотчас забывали его и свои слова. Может быть, разговор еще не начинался?.. Что-то с вами происходило, беспамятное, дурманящее, вы не сразу поняли, что сидите в машине, и Олег Николаевич вас везет…

Должно быть, вы ему сказали, куда ехать, поскольку через какое-то время замелькал решетчатый парапет Яузы, тускло блеснула свинцовая вода, шины зашипели по Дворцовому мосту…

Кажется, вы совсем отрезвели и, подождав немного, посмотрели, наконец, на Медведева. Еще садясь в машину, вы заметили нездоровые, неприятные изменения в его лице, но это промелькнуло и позабылось. Теперь же вы начали сознавать, что, управляя машиной, он при каждом движении помогает себе мышцами лица, строит гримасы, потерянно поводит глазами. Давно такого не было! Вам показалось, что вы снова очутились в палате, сидите возле больничной койки и следите за больным. Больной как будто не мог сосредоточиться, резко тормозил, сильно вилял машиной, один раз чуть не стукнул ее о шедший впереди самосвал… Кто это с ним сделал такое за двое суток?!

Несколько раз Медведев пытался заговорить с вами, но получал односложные ответы и вдруг не выдержал:

— Какие недобрые сегодня у вас глаза. Никогда таких не видал.

— Ну, так глядите, — вы даже не улыбнулись для смягчения слов.

Тут вы показали налево и, проезжая мимо бывшего Екатерининского дворца, машинально подумали: «Академия бронетанковых войск. Теперь близко».

Вот и Солдатская улица, где почти три столетия назад возникла солдатская слобода Лефортовского полка. Вот кинотеатр «Спутник» — перед его садом еще поворот.

…Олег Николаевич тормозит возле цветочного ларька. Машина стоит около темно-красной ограды из кирпичей, уложенных так, что получаются сквозные кресты. Над оградой — надвратная колокольня с латинским крестом.

Введенское (бывшее Немецкое) кладбище на Введенских горах.

Вы отворачиваетесь и смотрите в другую сторону. По прихоти какого-то давнего случая как раз напротив кладбища через дорогу расположен родильный дом. «Жизнь прожить — дорогу перейти». Так для кого-то получается.

Олег Николаевич с недоумением смотрит на вас и озирается вокруг. Что он знает о вашей жизни? Вся она замкнута для него кольцом полугодия, событиями и сценами нескольких месяцев. Горизонта нет, как нет его на этой улочке между родильным домом и кладбищем. Только пройдя насквозь все Введенское и выйдя в другие ворота, можно за коробками современных зданий разглядеть и горизонт, и пологие спуски, откуда открывается вид на бывшую речную долину. Ведь была же когда-то долина у Яузы…

— Может быть, вы уедете?

— Нет, я подожду вас. Или пройдусь…

— Тогда я вам покажу, куда пройти и что посмотреть. А сама, извините, пойду одна.

…Многое из прошлого века хранит Введенское кладбище. Как вы ему посоветовали, он отыскал желтую часовню с заржавленной решеткой двери. Рядом с ней он увидел высокий гранитный обелиск с пушками, врытыми в землю. Надпись на французском гласила: «Militaires français morts en 1812». Наверху были высечены императорская корона и орден с профилем, кажется, Наполеона I… Что это? Неужели здесь лежат французские солдаты, погибшие от ран после Бородина и во время московского пожара? Надпись недвусмысленна, и памятник, как указано, поставлен французской колонией. Вокруг него (другие времена, другая слава!) — могилы французских пилотов из «Нормандии — Неман» и неожиданно — русская фамилия авиатехника, работавшего, видно, вместе с этими летчиками… Олег Николаевич стал спускаться в сторону стены с замурованными урнами, и где-то под бугром наткнулся на своих братьев-вертолетчиков, погибших в августе 1967 года при тушении лесных пожаров во Франции. Площадка из черных мраморных плит, шесть памятников с русскими лицами, силуэт огромного вертолета Ми-6…

Старые липы и клены, холодные и обнаженные, с отсыревшей корой, тянули вверх свои узловатые кривые сучья, теснились, заслоняя небо. Откуда-то из-за них, с Солдатской улицы, доносился благовест воскресных колоколов. Не размышляя больше об Олеге Николаевиче, вы вышли на кладбищенскую площадь, на краю которой бросался в глаза высокий и, пожалуй, громоздкий памятник молодой женщине. Поникшая мраморная голова виднелась над сплетением тонких ветвей. Вы вспомнили надпись: «Жорданиа, урожд. Грибоедова» — и подумали, что есть такая книга — «Город привычных лиц». Проходя по московским улицам, вы лишь изредка встретите знакомых. Но сюда, особенно раньше, вы приезжали часто — и эти места сделались для вас мертвым городом привычных лиц. Еще пять минут ходьбы до двадцать четвертого участка, и тогда в глазах мелькнет привычно знакомая фамилия Тройко и портрет — женщина в праздничном темном платье повязала на шею шарф, склонила голову к плечу. Затем еще несколько шагов — и поворот возле серьезного мужчины с усиками, по фамилии Лебедзь… Вы пришли.