Москва времен Чикаго - [11]

Усков повертел письмо в руках и решил его реквизировать.

„Мягди оно ни к чему, только грусть наводить будет. Ценным предметом не является, так что я ничего не украл“.

Он сунул письмо в карман и понял, что больше ему здесь делать нечего. Быстро вышел из кабинета, сбежал по лестнице вниз. Не обращая внимания на охранников, которых у дверей дома было уже трое, сел в машину и нажал на газ. Ворота дачи были гостеприимно распахнуты настежь.

Генеральный прокурор находился в своем служебном кабинете, когда раздался особый, не сравнимый с другими, сигнал: это вызывал на связь новый, суперзащищенный, недавно появившийся у высшего руководства страны аппарат „СК“ — „Связь Кремля“. И Александр Михайлович сейчас не удивился бы, если бы звонил ему напрямую, минуя многочисленных помощников, референтов, секретарей, сам Президент страны.

На связь с ним вышел премьер-министр, и он был явно не в духе. Даже не поздоровавшись, чего с ним прежде не случалось, глухо буркнул:

— Почему не докладываешь?

— Ищем, Николай Николаевич. Группа захвата поехала на одну из квартир, где предположительно может находиться Джевеликян.

— „Ищем, предположительно“, — передразнил премьер-министр. — А мне уже из Кремля звонят, из Администрации Президента. „Сам“ взял это дело на контроль. Вы понимаете, какой международный резонанс получило это убийство?!

Генеральный прокурор выдержал паузу. Ему не понравился тон, которым с ним разговаривал глава правительства. И потому, после небольшого перерыва, он спокойно, но твердо и решительно заявил:

— Я прошу в таком тоне со мной не разговаривать. В конце концов я не чиновник из вашего аппарата, чтобы отчитывать меня, как мальчишку. Меня на должность назначает Президент, а утверждает парламент.

Как ни странно, такая отповедь на премьер-министра подействовала. Он сбавил тон, голос стал мягче, и дальше разговор уже пошел в нужном деловом русле.

— Пойми меня правильно, Александр Михайлович, я на тебя не наезжаю. Мне этот Джевеликян до лампочки. Таких крутых в стране полно, всех не переловишь. Но дело приобрело форму скандала. К нам уже поступают заявления иностранных послов, которые опасаются за свою жизнь. Это уже не простое убийство журналистки, а международный терроризм. А мы сейчас как раз ожидаем поступления очередного займа от Международного валютного фонда. Понимаешь, от поимки этого Джевеликяна теперь зависит даже финансовая судьба страны.

— Понимаю. Только плохо, что от таких „личностей“ у нас зависит судьба державы. Впрочем, это уже вопросы не моей компетенции. Кстати, Николай Николаевич, по нашим оперативным данным, пригрел, то есть скрывает от правосудия этого преступника, не кто иной, как ваш бывший руководитель аппарата!

— Титовко?!

— Именно.

— Не верю. Это еще нужно доказать.

— Докажем.

— Вот тогда и говорите.

Наступила неловкая пауза, во время которой каждый обдумывал только что услышанное. Наконец премьер-министр вздохнул и сообщил:

— Президент все-таки отпустил меня в отпуск. Поеду на две недельки в Сочи. Жду там вашего доклада. Причем желательно не по телефону, а лично.

— Понятно. Буду держать вас в курсе. А в Сочи чего ж не слетать? Я уже не помню, когда и отдыхал. Тем более на нашем Черноморском побережье…

…Джульетта, конечно, попала к Титовко. Но чересчур прохладный прием перечеркнул все ее благие порывы. Ни адреса Мягди, ни вообще каких-либо сведений о нем она в этом служебном кабинете не получила.

Но препятствия порой только усиливают желание достичь того, чего очень хочется. Особенно у волевых натур. Джульетта Степановна Буланова была именно из таких — волевых, цельных и решительных женщин. И потому решила во что бы то ни стало отыскать Джевеликяна. В Москве она знала еще одного человека, который мог бы ей в этом деле помочь. И потому решила позвонить Ускову.

Рабочий телефон следователя упорно молчал. Джульетта дождалась позднего вечера и позвонила Андрею на квартиру, благо он когда-то подарил ей свою визитку.

На ее звонок ответил приятный женский голос.

„Супруга. Глаша, — догадалась Джульетта. — Еще не подзовет, приревнует“.

Но Глаша так же ласково и непринужденно, как поздоровалась с незнакомой женщиной, подозвала Андрея к телефону.

— Извини, Андрей Трофимович, что беспокою. Но мне очень нужен Мягди. Не знаешь, где он?

— Мне он тоже нужен. И я как раз хотел узнать об этом у тебя.

— Честно, не знаю. То звонил через день, надоедал с предложениями пожениться. А теперь и след простыл. Может, завел себе другую женщину?

— Боюсь, что с женщиной он как раз расстался. Вернее — убил. Позавчера Джевеликян расстрелял из пистолета-пулемета корреспондентку радио „Свобода“ Аллу Слонимцеву. Неужели не слышала?

— Нет, я зарубежное радио не слушаю. Значит, он в бегах?

— Вот именно.

Но у Джульетты вместо слов негодования или осуждения вырвался вздох облегчения. Ей, конечно, жаль было погибшую женщину. Еще более ее пугала перспектива того, что Мягди посадят за решетку. Но главным для нее сейчас было иное: то, что Мягди ей не изменил.

Это понял и следователь. По-человечески он понимал Джульетту. Но как должностное лицо, как работник прокуратуры, для которого Джевеликян был личным врагом, он осуждал Буланову. И потому сказал довольно резко и без обиняков: