Москва в лесах - [23]
Весело подмигивая статуям, отдавая им салют, мы спешили в какую-нибудь пустую аудиторию. Там наспех выпивали содержимое бутылки, закусив килькой или бычками в томате из консервной банки, кусочком черного хлеба с солью. И бежали на танцы. К нашей трапезе часто присоединялись сокурсницы, знакомые девушки с других курсов и факультетов. Бодрые, шумные, веселые, полные сил и молодого задора, мы могли протанцевать всю ночь. А утром, в восемь, быть на первой лекции. Случалось, вообще не расходились по общежитиям и домам после такого веселья, переходившего плавно в занятия... Все было словно в песне: "Как молоды мы были, как искренне любили..."
Кружилась пять лет институтская карусель, не останавливаясь. Мелькали как при ускоренной киносъемке лица, встречи, книги, пластинки, спортплощадки, вокзалы... Оттуда уезжали друзья на каникулы и практику.
Она была совсем не там, где мне пришлось строить...
* * *
Тогда у меня мысли не было, что я, горняк-экономист, займусь делом, которое становилось после прихода к власти Хрущева главным в Москве. За пять лет, пока учился на Большой Калужской, произошла революция в градостроительстве. Пришел конец сталинской архитектуре социалистического реализма. Она задела своим крылом фасад нашего Горного института, украсила его портиком и помянутыми скульптурами шахтеров.
Никаких портиков, украшений, никакой скульптуры! Долой излишества! На смену фасадам с колоннами, фризами, лепниной пришли фасады голые, без всякой архитектурной одежды, как говорит Юрий Михайлович, "плоскомордые". Мне, как и ему, этот стиль не по душе.
Ведущей фигурой в градостроительстве стал не зодчий, мэтр, художник и артист, какими были Щусев, Жолтовский, Иофан, Гельфрейх. На первый план вышел на их место инженер, конструктор, владеющий чертежными инструментами. Героями тех дней, чьи фамилии не сходили со страниц газет, творивших новых кумиров, любимцев партии, были инженеры В. П. Лагутенко и Н. Я. Козлов, заслужившие золотые звезды Героев Социалистического труда. Один из них прослыл автором метода изготовления тонкостенных железобетонных панелей в касетно-формовочных машинах. Другой - заслужил почести как автор метода производства все тех же тонкостенных панелей на прокатном стане с применением вибрирования.
Хрущев назвал Лагутенко "первой ласточкой, прилетевшей к нам после холодной зимы". Он раньше всех из инженеров-практиков пришел с новыми конструктивными идеями, которые Никита Сергеевич ждал от специалистов. Вслед за ним на зов трубы Хрущева откликнулись другие инженеры. Их усилиями создана современная отечественная технология сборного железобетона в градостроении.
На строительной выставке в Москве Хрущев однажды увидел плиту-перегородку на полную комнату. Никита Сергеевич ходил вокруг этой плиты и поглаживал ее как живое существо, любуясь конструкцией. О такой он мечтал. То была плита инженера Козлова.
По просьбе главного застройщика государства этот московский инженер выполнил такую же крупную плиту, но не с деревянным каркасом, а железобетонным.
Если Лагутенко Хрущев назвал "первой ласточкой", то Козлов удостоился у него сравнения с Колумбом, сумевшим поставить яйцо тупым концом на столе. Гладкую плиту Козлова, сделанную на заводе, можно было доставить из цеха на строительную площадку и водрузить с колес краном на нужное место. Штукатурам делать было нечего!
Когда же Козлов сделал наружную утепленную более легкую стену-плиту с ячейками и заданными пустотами, то Хрущев готов был расцеловать изобретателя.
Никто из руководителей-большевиков до Хрущева не относился так тепло и сердечно к строителям. Сталин вкладывал душу в создание самолетов и ракет, атомную бомбу. Хрущев - в железобетонные панели. В этом же направлении он сфокусировал все силы партаппарата, госчиновников. Именно поэтому затеянное им дело быстро пошло в нужном направлении.
Был у Хрущева еще один помощник, инженер-исследователь по фамилии Садовничий, вызванный в Москву из Киева. Этот инженер делал ставку на железобетон. О нем Никита Сергеевич вспоминал перед смертью с такой же теплотой, как о Лагутенко и Козлове. Киевлянин не так известен, как они. Между тем его роль была главной в революции, осуществленной первым лицом СССР. Его Хрущев называет "инициатором перехода на сборный железобетон". О Садовничем, однако, нет упоминаний в самой дотошной энциклопедии. Этот инженер написал докладную с расчетами, опровергавшими доводы противников железобетона, желавших строить только из кирпича и монолитного железобетона.
Хрущев, со своей стороны, составил докладную, где привел доводы в пользу строительства в Москве сразу двух заводов сборного железобетона большой производительности. После чего отправил обе докладные в Кремль на имя "товарища Сталина"... О том, что грозило авторам докладных, Хрущеву и Садовничему - в следующей главе. Сейчас хочу сказать, они вышли победителями в схватке со специалистами. Мнение мало кому известного инженера оказалось весомее мнения маститых заслуженных строителей, не знавших возможностей сборного железобетона.
Никита Хрущев круто повернул руль корабля. На его палубах теснились зодчие, воспитанные в почтении к искусству эпохи Возрождения, русскому ампиру, ко всему, что Первый секретарь ЦК КПСС посчитал в середине 50-х годов излишествами.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.