Москва. Путь к империи - [236]

«…И дано государева жалования: Федору Волынскому шуба отлас турецкий, по лазоревой земле шелк вишнев бел золотом, на соболях, пуговицы золочены, цен сто семь рублев и 23 алтына 2 деньги, кубок серебрян, золочен, с покрышкою, весу 6 гривенок 9 золотников; Осипу Хлопову шуба отлас турецкий, по червчатой земле, на соболях, цена 96 рублев 20 алтын 4 деньги, ковш серебрян, весу гривенка 35 золотников; Ондрею Толбузину шуба камка бурская, по червчатой земле, на соболях, цена 96 рублев 20 алтын 4 деньги, ковш серебрян, весу гривенка 32 золотника»[232].

Подобных «жалований» в «Книге сеунчей» только за несколько месяцев 1615 года выдано Михаилом Федоровичем немало. Но ведь борьба с Лисовским велась на территории, принадлежащей Русскому государству, патриотический порыв воинов, дравшихся с налетчиками, был чрезвычайно высок. И это не мешало царю расплачиваться с героями по самому крупному счету.

«На чужой территории существуют другие формы оплаты ратного труда», — может возразить недалекий скептик. Но в том-то и состояла сложность русско-польской войны, начавшейся в 1654 году, что территория, освобождаемая царем от поляков, была не чужой и не своей в полном смысле этого слова. Грабить в этой войне русским никто бы безнаказанно не дал, как «двоедушным», так и «единодушным». Здесь нужна была тонкая, хорошо продуманная политика по отношению к местному, освобождаемому населению и к своим воинам.

Надо помнить еще и о том, что великие князья литовские, а также короли польские правили в завоеванных ими русских землях мудро, не уничтожая русских людей, хотя иной раз пытались силой (или настойчивыми уговорами) крестить их по обряду Римской церкви. Проблем во взаимоотношениях между коренными жителями отторгнутых от Русского государства земель и победителями было немало. Но нельзя сказать, что войско Алексея Михайловича местные обитатели встречали, как родных отца с матерью. Об этом русский царь, и бояре, и духовенство не догадывались во время торжественного богослужения 24 апреля 1654 года.

К серьезной долгой войне они не готовились, хотя следует подчеркнуть, что «сибирского золота» в Москве хватало, чтобы действовать по методу Михаила Федоровича.

Не учел Алексей Михайлович коварства природы. В 1654 году она ниспослала в очередной раз на русский род чуму. Триста лет эта страшная болезнь налетала периодически на Восточную Европу. То ли чему-то учила людей, да так ничему и не научила, то ли сгубить хотела, извести русских, да так и не сладила с ними, то ли издевалась, злобствовала по привычке — кто знает? Так или иначе, но ясно одно: русские люди за триста лет борьбы с чумой действительно не научились бороться с ней даже организационными способами. Об этом говорят печальные факты:

«В Чудове монастыре умерло 182 монаха, в живых осталось лишь 26 человек.

В Вознесенском монастыре скончалось 90 монахинь, спаслось 38.

В Боярских дворах у Бориса Морозова умерло 343 человека, осталось 19…»[233]

Обвинять Алексея Михайловича в гибели от чумы даже одного подданного было бы абсурдно, впрочем… так ли уж абсурдно?! Хорошо известно, на каком примитивном уровне находилась русская медицина в XVI–XVII веках: окончательно оторвавшись от медицины языческой, заклеймив знатоков лечебных трав, знахарей, волхвов, приписав им колдовскую силу, русские люди еще не освоили западноевропейскую медицину и оказались один на один со всеми болезнями. В Кремле, правда, служили медики из Германии, других стран. Но, во-первых, они вряд ли знали искусство Гиппократа и Галена лучше митрополита Алексия, излечившего в свое время глазную болезнь Тайдулы, а во-вторых, обслуживали они лишь несколько десятков человек. Жители русской столицы, а тем более граждане огромной державы, рассчитывать на медицинскую помощь не могли.

Именно поэтому так много было жертв каждый раз, когда на Русь налетала чума. Три года она буйствовала в Восточной Европе. За три года сильно ослабила эпидемия ввязавшуюся несколько преждевременно в сложную войну с Польшей страну.

Но русские все же дрались с поляками, побеждали их, отвоевывали исконно русские земли. «Польше, по-видимому, приходил конец. Вся Литва покорилась царю; Алексей Михайлович титуловался великим князем литовским… Вековая распря Руси с Польшею тогда разрешалась»[234]. Но не разрешилась окончательно.

Победы русских напугали их соседей, в первую очередь монархов Западной Европы, для которых успехи Алексея Михайловича явились полной и очень неприятной неожиданностью. Русское государство (такой прекрасный склад, такая чудесная скатерть-самобранка, такая удобная территория для международной торговли) вдруг заявило о себе во весь голос, придвинулось к Западу, усилилось, стало опасным! Разве могли допустить это турки, мечтавшие об экспансии на северных своих границах? Разве понравилось это папе римскому с его упрямой идеей всеобщей католизации населения Земли? Разве поляки были еще так слабы, чтобы сложить оружие, признать поражение? Разве шведы, познавшие вкус побед в Тридцатилетней войне, уже забыли о воинских подвигах Густава Адольфа? Нет.

Шведы первыми вмешались в русско-польские дела, и король Карл-Густав сначала завоевал все коренные польские земли, а затем гетман литовский Януш Радзивилл объявил себя подданным шведского короля в обмен на обещание вернуть ему завоеванные русскими земли.