Москва не принимает - [31]

– Сказать по-честному, мне на это наплевать. Ну, узнает парень, что его папаша вовсе не папаша. Это их проблемы, не мои.

– А признайтесь, Геннадий Михайлович, ведь не удержались? Вы Элину ненавидите. А заодно и ее мужа. Небось сказали парню правду, а?

– Если бы я не удержался, то отравили бы меня, – парировал Мануков. – Элька, сука, отомстила бы.

– Вы что, ее боитесь? – удивился Алексей.

– Ты, брат, ее не знаешь. – Мануков неожиданно протрезвел и стал серьезен. – Она ради денег на все пойдет. Из-за нее моя мать умерла. Принципов у Эльки нет никаких. Ей только одного человека на свете жалко – себя. И любит она только себя. А еще она врушка, каких свет не видывал. Ни единому слову ее не верь, понял? Я так и попался. Думал, на модели женюсь, а оказалось, на швее-мотористке, шлюхе без образования и без совести.

– Жена вам сказала, что ее первым мужчиной был Ренат? – в упор спросил Алексей.

– Я сам догадался, – сморщился Мануков, словно от кислого. – Я же не слепой. Видел их вместе. Стала бы моя Людка с первым попавшимся мужиком роман крутить! Она мне ни разу не изменяла, я знаю. И не изменила бы. Я сразу понял, что они давние знакомые.

– То есть вы знали, что они дважды тайно встречались в баре?

– Что Люська тайком на свидания к своему татарину бегала? Знал. Я их как-то застал. Только я, сыщик, и себе цену знаю. И уверен, что ничего меж ними не было. Прошлое не в счет, – он передернулся весь. – Но сейчас – не было. Сам посуди, где им было трахнуться?

Алексей невольно поморщился: как грубо! А Мануков потянулся к коньяку:

– Будешь?

– Спасибо, нет, – твердо сказал Леонидов.

– Ну, как знаешь. Честно скажу: поначалу я заволновался. – Геннадий Михайлович махнул чуть ли не полстакана коньяка и взял с тарелки бутерброд с пармской ветчиной. – Но потом рассудил здраво. Второй раз я так не лоханусь. Дочь в случае развода будет жить со мной, потому что я – пострадавшая сторона. Расписались мы с Люськой, когда квартира уже была в моей собственности. Я не дурак, подстраховался. Людмила там прописана, это правда. Но при разводе она не получит ни метра. Потому что она не собственница. Я уже не прежний Генка Мануков, наивный мальчик. У него, конечно, полно бабла, у этого татарина. Но я его прижму. А с другой стороны его прижмет Элька. А она – настоящая акула, уж я-то ее хватку знаю! Разденет его до нитки, ежели он задумает с ней разводиться. Конечно, с милым рай и в шалаше, но Людмила уже привыкла к хорошему. И еще она безумно любит… любила, – тут же поправился Мануков, – свою дочку. Да и старые они оба для любовного романа.

– Почему старые? – удивился Алексей. – Ренату Алексеевичу сорок, насколько я знаю, а ваша жена была еще моложе.

– Хочешь сказать, кризис среднего возраста? Седина в бороду, бес в ребро? А вот я в это не верю! Все осталось бы, как есть. Перебесились бы и разбежались. Москва – она как болото. Затягивает, сковывает по рукам и ногам, так что можешь думать только о делах, ну еще об отдыхе от этих дел. И ни о чем другом. Усталый человек не способен думать о любви. У нас, москвичей, давно уже не любовь, а привычка. Удобное взаимовыгодное сосуществование. А нам с Людой вместе было удобно. И им удобно. Эльке с этим татарином.

– Тогда почему же ваша жена умерла?

– А может, супчику несвежего поела? Эту мысль ты не допускаешь? И потом, мы с тобой еще в отеле договорились: я никого наказывать не собираюсь.

– Странно… Вы не похожи на человека, который прощает обиды.

– Похож, не похож… Эх! – Мануков щедро плеснул себе коньяку. – Тоску-печаль развеять. Завтра начнется новая жизнь.

– Кончали бы вы пить, Геннадий Михайлович. По-моему, это уже перебор.

– А что еще здесь делать? За жизнь мы с тобой поговорили. Теперь только пить.

И тут Алексей увидел, что рядом с их столиком маячит Тема. И давно делает какие-то знаки. Леонидов понял, что ему.

– Там ваш сын, – тихо сказал он Манукову.

– У меня нет сына, – резко ответил тот. – И не лезь в это дело, понял?

Алексей встал. Все-таки неприятный он человек, Мануков. Не сказать, что полная сволочь. Но общение с Геннадием Михайловичем кого хочешь утомит.

– Я отойду. Извините, – сказал он.

– Валяй, – усмехнулся Мануков. И вальяжно развалился на стуле.

Увидев, что Геннадий Михайлович остался один, к нему направилась делегация от соседнего столика в лице двух женщин.

– Вы все знаете. Ну как там наш самолет? Не вылетел еще? – спросила та, что постарше, явно заискивая.

– Вопрос решается, – важно ответил Мануков. Дальше Алексей не слышал.

Артем Катыков благоразумно не приближался к столику, за которым сидел его биологический отец. То есть Тема не знал, что Мануков его отец, но знал, что он – его враг, который запрещает видеться с Наденькой.

«Как все запуталось!» – в очередной раз подумал Алексей, направляясь к взволнованному парню.

– Что случилось, Тема? – спросил он.

– Алексей Алексеевич, извините, что я вас беспокою. Надя заперлась в женском туалете. Я не могу туда войти. А она там уже давно!

– Давно – это сколько?

– Ну, с полчаса.

– И все эти полчаса ты простоял под дверью?

– Я хотел маму позвать. Но вы ж сами знаете, – отвел глаза Тема.