Москва не принимает - [26]

– Налейте-ка и мне коньячку, – попросил он, садясь. – Если, конечно, не жалко.

– Для хорошего человека мне ничего не жалко, – обрадовался Мануков. Видать, он скучал и не прочь был выпить в хорошей компании, а заодно и поговорить.

– Только чуть-чуть. Все! Стоп! – остановил его Алексей.

– Слаб ты на выпивку, мент, – усмехнулся Мануков. – А говорят, вы там, в органах, не просыхаете.

– Пить и я умею, – заявил Алексей. – Но надо знать место и время. Я не хочу, чтобы меня, как бревно, заносили в самолет. Здесь и так достаточно будет бесчувственных поленьев, – кивнул он на соседние столики.

И впрямь, узнав, что самолет из Москвы так и не вылетел, соотечественники устроились с комфортом. Сдвинули несколько клетчатых столиков и заставили их бутылками со спиртным и тарелками с нехитрой закуской. Сотрудники аэропорта им не препятствовали. Пусть уж лучше эти русские пьют, чем разнесут аэропорт, требуя горячего питания и гостиницы. Итальянцы еще не знали, что, напившись, русские все равно начнут разносить аэропорт. Столик Манукова был чем-то вроде штаба. Сюда то и дело подходили с вопросами:

– Ну, как? Информация из Москвы есть? Что там с нашим самолетом?

– Пока без изменений. Но работа идет, – важно отвечал Мануков.

«Момент подходящий», – вновь подумал Алексей и поднял свой стакан. – За здоровье! – Это была так называемая подводка к заветному.

– Хороший тост! – похвалил Мануков. Они выпили.

– А в самом деле, Геннадий Михайлович, сердечко не пошаливает? – подмигнул Алексей.

– Э, нет, сыщик, – рассмеялся тот. – Мотор у меня в порядке. Ты не гляди, что я пузо отрастил, – Мануков похлопал себя по объемному животу. – В Москве-то я регулярно хожу в боулинг-клуб. Да и в теннис играю.

– В какой? В настольный? – подколол Алексей.

– Зачем? – усмехнулся Мануков. – В большой. Так что со здоровьем у меня все в порядке. Я вообще никаких таблеток не пью.

– А ваша жена? Говорят, у нее желудок был слабый?

– Кто говорит? – удивился Мануков.

– Да тут ко мне одна дама прицепилась, – с притворной досадой сказал Алексей. – Врач. Принялась мне вдруг рассказывать, как пыталась выходить вашу жену, когда та отравилась. Извините, что затрагиваю неприятную для вас тему.

– У Люси и в самом деле были проблемы с желудком, – нахмурился Мануков. – Но она с собой возила таблетки, вот я поначалу и не забеспокоился. Подумал, что она, как обычно, выпьет пару своих пилюль, и все пройдет. И она так сказала. «Не вызывай, Гена, «Скорую», завтра со мной все будет в порядке». Поймите, нам не хотелось под конец отдыха загреметь в больницу. Люся прекрасно знала, что в понедельник мне на службу и что именно она нас кормит. И, черт возьми, неплохо кормит! – усмехнулся он. – У нее к тому же виза заканчивалась. Вы понимаете, сколько у нас возникло бы проблем?

– А так нет человека – и нет проблемы?

– Не смешно, – нахмурился Мануков.

– Извините. Значит, сердечников среди вас не было?

– Упаси бог, – замахал руками Геннадий Михайлович. – Даже в доме таких таблеток не держали!

«Значит, не он, – подумал Алексей. – Неужели кто-то из Катыковых?»

– Похоже, наш рейс задерживается еще на четыре часа как минимум, – посмотрел он на висящие напротив на стене часы.

– Скажи лучше, на пять, – усмехнулся Мануков. – Эх! Давай еще, что ли, вмажем?

– Чуть-чуть. Стоп! – Алексей вновь остановил его руку.

– А я выпью! – Геннадий Михайлович махнул полную рюмку коньяку. – Вот ты спрашиваешь, откуда я знаю Эльку?

«Я спрашиваю?» – удивился Алексей. Но Манукова останавливать не стал. Того, похоже, совсем развезло. На воспоминания потянуло.

– А я тебе расскажу. Это, брат, такая история…

Семнадцать лет назад

Геннадий

Гена Мануков рос послушным мальчиком. Его даже дразнили «ботаником». Учился он хорошо, всегда знал уроки, отвечал с охотой и с энтузиазмом занимался общественной работой, был правой рукой классного руководителя, с восьмого по девятый старостой, а в десятом выпускном классе стал комсоргом школы. Тогда все были обязаны вступать в комсомол, и Гена Мануков таким образом стал первым человеком после директора, с кем тот регулярно совещался насчет повышения показателей в учебе и организации досуга для старшеклассников. Программа осеннего бала или новогоднего вечера утверждалась сначала Геннадием Мануковым, и сама Королева осени, она же Снегурочка, первая школьная красавица, перед ним заискивала. Характеристику ему дали выше всяких похвал. Гена так смирился с этим прозвищем «ботаник», что и науку о растениях искренне полюбил. Впоследствии, когда он стал работать в Министерстве сельского хозяйства, школьное прозвище невольно вспомнилось.

«Вот вам и ботаник! – с усмешкой думал Мануков. – Где теперь вы все, двоечники-разгильдяи-прогульщики, такие независимые, и где я? Обскакал вас Генка Мануков!»

У него имелось одно неприятное качество: Мануков был завистлив. В юности это почти никак не проявлялось, зато потом наступило обострение. Болезнь под названием «зависть» стала резко прогрессировать после тридцати пяти. Мануков вдруг взялся ревниво следить за карьерой своих одноклассников, со временем убеждаясь, что ему повезло больше. Класс чиновников набирал силу, становился в стране хозяином, а Геннадий Мануков еще в школе освоил науку: как грамотно выдвигать себя на руководящую работу. Теперь ему это ох как пригодилось. Он довольно легко ввинтился в отлаженный механизм госслужбы, с усердием работающий на холостых оборотах, научился брать на себя ответственность, по сути, не отвечая ни за что, организовывать откаты так, что комар носа не подточит, и четко определил для себя круг людей, с которыми обязательно надо делиться. В общем, стал идеальным чиновником.