Москва-матушка - [79]

До вечера атаман ходил по лесу. Не то чтобы за добычей, так просто — побыть наедине. Когда вернулся в ватагу, все уже поужи­нали. Люди сбились в круг, шумят. Сокол подошел, глянул — по­среди круга двое, ухватившись за кушаки, борются. В одном из них атаман узнал Митьку. Кряжистый Митька положил на лопатки уже троих и сейчас схватился с Грицьком-черкасином.

Облапили друг друга накрепко, топчутся, взметая из-под ног пыль, кряхтят, у обоих от натуги вздулись на шеях жилы — ни то­му, ни этому не одолеть. Ватажники разделились. Те, что родиной ближе к Москве, радеют за Митьку, а которые с украинских зе­мель— за Грицька-черкасина. И те и другие кричат:

—      Митяха! Держись, ядрена корень. На хребет дави, на хребет!

—      Не поддавайся, Грицько, сто чортив тоби в печенку!

—      Догоры ногами его!

—      Секи под корень!

—      Так его, так! Эх, да не туда тянешь...

—      Выпусти хохол, бо не по закону! Отчепись от волосьев, тю!

Грицько изловчился, дернул Митьку за кушак на себя, чуть-

чуть приподнял, опустил и с силой даванул набок. Правая нога Митьки не выдержала тяжести, подвернулась, и рухнул Митька на траву. Черкасин будто бугай навалился на него всей грудью и, упершись ногами в корневище, придавил Митьку к земле.

—      Знай наших! — крикнули те, что радели за Грицько.

—      Митька усталый был, потому Гришкина перемога не в за­чет!— орали московиты.

Митька уселся на траву и, забыв про поражение, улыбался во весь широкий рот.

—      Силен, будто медведь,— сказал он,— одолел правильно.

—      Не в зачет! — упрямо твердили Митькины сторонники.

—      Он до этого троих на лопатки поклал!

—      Все одно — перемога наша!

—      Не гомоните, хлопцы! — крикнул Грицько.—Сказать по правде,— если бы не свежие руки, то мне Митьку не побороть.— Он подошел к Митьке, подал ему руку и поднял с травы.— Отдох­ни, а перед сном еще раз схватимся.

—      И то верно,— качнув головой, промолвил Митька и обнял коренастого Грицька за плечи.

—      Любо на них смотреть! — восхищенно крикнул кто-то.— Ка­кие богатыри!

На следующий день Грицько-черкасин с охоты вернулся поздно и пришел не один. За ним не спеша двигался мальчуган, ведя за руку слепого старца. Все трое прошли к атаману.

—      Посмотри, атаман, кого я нашел. Встретил на дороге —взял да и привел сюда. Они сами об том просили.

Атаман подошел к старику, посадил его на скамью.

—      Куда, отец, путь держишь? Какая беда занесла вас в этот страшный край?

—      Скажи, как тебя зовут? — тихо произнес старик.

—      Васильком родители нарекли.

—      Васильком, говоришь. А тот, что привел нас сюда, баял — Соколом.

—      Сокол — это прозвище мое.

—      Слава богу! Уж сколько дней мы ищем тебя. Люди говорят, в горы Сокол прилетел. Говорят, людей подневольных выручает, из цепей кует мечи, чтобы иродов сей земли наказать. И захотелось мне найти тебя.

—      Неужели, дед, о нас добрая слава идет?

—      В этой злой земле добрые дела люди творят редко. Здесь все больше в цепи куют. А ты свободу несешь человеку. Оттого и слава про тебя, как ветер, разлетелась.

—      Где вы были, откуда пришли? — еще раз спросил Сокол.

—      Мне трудно говорить. Андрейка, расскажи.

Черноглазый мальчуган стал рассказывать о том, как он встре­тил деда Славко, как пробирались они в Сурож к купцу Никите Чурилову.

Вокруг Сокола собрались постепенно все ватажники. С интере­сом слушали они рассказ Андрейки. Подошел вместе со всеми и Ивашка Булаев. Он неотрывно смотрел на мальчика, несколько раз порывался сказать что-то, но, видно, не решался. И только когда поводырь кончил рассказ, Ивашка спросил:

—      Родился ты где? — голос его дрогнул, выдавая глубокое волнение.

—      Под Москвой. Углы деревня наша зовется.

И вдруг Ивашка рванулся к мальчику, схватил его своими боль­шими руками, прижал к груди:

—      Андрейка! Сын!

Глава шестнадцатая

ДВА ВСАДНИКА ВЫЕХАЛИ В КАФУ

Кафа — знатнейший город примор­ский, крымский.

М. Ломоносов, «Темира и Селим».

ПЕРВЫЙ ПОЕХАЛ КРУГОМ...

розно шумит море. Волны, одна выше дру­гой, с рокотом несутся к берегу и разбива­ются о прибрежные камни, сотрясая землю. Мрачен горизонт, клубятся над ним черные об­лака. Тонко и протяжно звенят расставленные на сушку рыбацкие сети, ветер обрушивается на огромную скалу и со свистом взмывает вверх, к окнам консульской башни.

В верхней комнате башни трое: консул, Гон- дольфо и Якобо. Якобо сидит у окна и смотрит на море. Юноша слушает штормовое пение вет­ра и не обращает никакого внимания на разго­воры отца и Гондольфо. Гондольфо, низко скло­нив голову, пишет.

Христофоро ди Негро ходит по комнате и дик­тует письмо консулу Кафы Антониото ди Кабела.

—              О суде, виселицах и позорных столбах на­писал?— спросил он Гондольфо.

—              Написал,— угрюмо ответил гот.

—              А о том, как они встретили мой приказ, написал?

—              Как же я мог не написать, если вы дик­товали!

—      Ну хорошо. Далее будет так: «И еще прошу вас, светлейший! и вельможный господин, достойные господа провизоры и масарии и почтенные господа старейшины, прислать мне копии тех грамот, которые выданы общиной тем ди Гуаско, дабы мы могли уразу­меть, чем руководствоваться нам. Кроме того, просим вас при рас­смотрении...»