Москва-матушка - [4]

Когда великая княгиня занедужила — всем казалось, что вино- ниш и этом Ордынка. Тут, мол, и ревность сушит княгиню, а может, и мирна. Ордынки-де на это большие мастерицы.

Голько иноземный лекарь Тибериус знал точно — хворь княгини мгн ілечима, и порча тут ни при чем.

Видит Мария Борисовна, что от снадобий лекаревых толку нет, Минины Марфы не помогают, решила послать приставленную к

ней Наташку к ворожее. Та прислала княгине пояс наговорный, велела им опоясываться, когда к ней в постель великий князь ло­жится. И еще прислала бутыль с коренным отваром, чтобы пить гот отвар на ночь.

Прошла неделя, а может быть, чуть больше — полегчало княги­не. И всем показалось, что болезнь покидает ее. Поверила в это и сама княгиня. Велела позвать к себе Ордынку — пусть не радуется.

—      Ты видишь — мне уже легче,— сказала она, когда Ази вош­ла.— Я уже сижу.

—      Я, как и все, рада этому, великая княгиня.

—      Ой ли? Все говорят — ты смерти моей ждешь.

—      Ты напрасно слушаешь злых и глупых людей. Какая мне ко­рысть от смерти твоей?

—      Говорят, грех меж вами.

—      Как ты, умная женщина, можешь верить этому? Муж твой истинно предан вере своей, я же превыше всего аллаха чту.

—      Тогда скажи мне — зачем ты ему нужна. О чем вы долгими •часами разговариваете, уединяетесь зачем?

—      Об этом у него спроси. Я сказать не могу.

—      Стало быть, речи тайные?

—      Тебе он о них скажет, не я.

—      Говорят, ты православие принять готова?

—      Никогда. Да и зачем мне Это?

—      Чтобы место мое занять, чтобы...

—      Дура ты, хоть и великая княгиня! — всегда спокойная Ази тут не выдержала, не сдержалась.— Оттого муж с тобой о делах не говорит, не любит тебя. У тебя одни думы —как бы мужа получше накормить, как бы ему в постели угодить, как бы разлучница не завелась да твое место не заняла бы. А муж твой государь вели­кий, ему ты в делах опорой должна быть, советчицей первой, дру­гом. А ты только о пуховой перине и говорить-то умеешь. У мужа твоего заботы многие, он ушел в них весь, без остатка, а я ему в этих делах помощница. На твое место я никогда не встану, люди мы с великим князем разные, но я одно знаю —до конца дней сво­их я буду верным другом его. И если ты, не приведи бог, умрешь, И он возьмет другую жену, я все одно дружбе этой буду верна. Ес­ли я замуж уйду — все равно замыслам его радеть буду.

—      Кто тебя замуж возьмет, кому ты здесь надобна,— тяжко дыша прохрипела княгиня, упала на подушки.

—      Здесь, может, и не надобна, а казанский хан Ибрагим сва­тов ко мне засылал.

—      Так что же ты...

—      Иван Васильевич сказал — рано еще. И я его послушалась.

—      Любит он тебя... грех меж вами. Змея ты, змея! —На губах княгини выступила пена.— Тяжко мне, Наташку позови.

Всю ночь промучилась княгиня, часто впадала в беспамятство, и-ло ее начало пухнуть. На другой день, ей вроде бы стало легче, она снова велела позвать Ордынку и при ней умерла. Что они гово­рили между собой — неизвестно, но когда прибежала Наташка По- луектова, княгиня успела прохрипеть:

- Змея эта... разлучница... Ордынка...

Наташка заголосила и побежала к Марфе.

Великий князь перед этим уехал в Волоколамск. Были у него там неотложные дела, да и заодно думал он охотой себя потешить.

11о в лесу было еще сыро, охота не удалась, да и вселилась в душу князя какая-то тревога, предчувствие беды. Прервал он охоту и по­скакал в Москву.

Когда подъехал к Брусяной избе, понял, что предчувствия были не напрасны. По сенным высоким лесенкам бегали какие-то люди, н раскрытых окнах шум и крики.

Иван соскочил с коня, вбежал в сени. По длинному и узкому проходу к крыльцу разъяренные монашки волокли Азейку.

—      Стойте! — крикнул Иван, но его голос потонул в шуме тол­пы и остался незамеченным. Азейку протащили — будто князя тут и не было. Иван крикнул еще раз и огрел нагайкой одну монашку, фугую. Те взвизгнули, все увидели князя, расступились.

Князь подошел к девушке, поднял ее, вытер ладонью окровав­ленную щеку. Сказал тихо:

—      Иди к себе. А вы все отсюда —вон!

Когда толпа разошлась, перед Иваном появилась Марфа. Она выпрямилась, закинула голову и, тяжело дыша, крикнула:

На кого, православный князь, руку поднял! На дев святых, на невест христовых. И ради кого? Ордынки ради. В день кончины ««жены твоей...

Иван и так сутулый, еще больше ссутулился и медленно прошел мимо мачехи. Он еще раньше понял, что княгини нет в живых.

11 ос то ял молча перед телом жены. Когда вошла Марфа, поднял « її и« лвшую с кровати руку Марии Борисовны, положил на грудь, і к п ні л почти шепотом:

Вели лекаря позвать.

I ибериус — лекарь из Рима, приехал в Москву недавно, но уже V 11¹ л прославиться как искусный исцелитель болезней. Он осмот­рел великую княгиню, сказал:

Так и толшно пыть, я коворил...

Она благодаря молитвам моим почти оздоровела,— возрази- « Марфа, и если бы не Ордынка...

Истечение полезни перед кончиной всекда дает оплегчение. 1-І! і" нішо пыть- И Ортынка тут не финоват.— Тибериус вытянул м> пиТ кровати бутыль.— Фот кто финоват. Это селье ускорил ее «ИН'Ц.