Москва-матушка - [34]

Но только лишь успела третья пара всадников миноівать ров, как мост поднялся, отрезав Джаны-Бека и шестерых аскеров от основной охраны. Опустились ворота крепости. Заметив это, Джа­ны выхватил ятаган, но ехавший рядом Мубарек спокойно про­изнес:

—      Не гневайся, прошу тебя, великий посол. Ты в гостях у моего хозяина и в полной безопасности. Зачем тебе такая многочислен­ная стража? Пусть воины отдохнут у стен крепости.

Джаны, осмотревшись, подозвал к себе одного из воинов, что-то тихо сказал ему и, кивнув головой Мубареку, приказал:

—      Выпустить его из крепости.

Отведенные послу покои произвели на Джаны хорошее впечат­ление, и он еще более уверился в доброжелательности бея Халнля. Но, отправляясь на прием, оружие оставил при себе.

Халиль по-прежнему полулежал на тахте, однако сейчас он был одет в атласный кафтан, перехваченный широким цветным поясом. Укрыты одеялом были только ноги.

У изголовья постели стоял Алим, на которого Джаны не обра­тил внимания, приняв его за слугу.

—      Салям тебе, храбрый Джаны-Бек! — громко и отчетливо про­изнес хозяин.— Да простит меня аллах за то, что я встречаю до­рогого гостя, лежа в постели.

—      Я приветствую тебя, Халиль-бей,—сухо ответил Джаны,— и желаю тебе скорейшего выздоровления. Я не стал бы тревожить тебя, если бы не веление владыки правоверных. Большие дела при­вели меня в твой сераль.

—      Говори. Я слушаю.

—      Год назад владыке правоверных стало известно, что в твоем

* Чорбаджи (таг.)— хозяин.

бейлике появился айдамах Дели-Балта^[14]. Он нападает на невольни­чьи караваны во время отдыха, убивает стражу и уводит рабов, которых, говорят, продает здесь, в крепости Таш-хан. Еще во вре­мена Чингиз-хана наши великие предки установили закон, поощря­ющий воевать иноверцев и запрещающий обижать людей своей веры. Презренный Дели-Балта, да будет проклятье аллаха над ним, нарушил этот закон. Хан повелел ровно год назад казнить Дели- Балту.

—      Прежде чем казнить Дели-Балту, его надо поймать,— выр­валось у Алима.

Джаны-Бек вскочил, схватился за рукоять ятагана и гневно за­кричал:

—      Как смеет презренный раб и мальчишка прерывать речи старших!

—      Это не раб. Это мой сын, Алим,— тихо, но твердо заметил Халиль, глаза его сверкнули, но он тут же прикрыл их тяжелыми веками,.

—      Все равно! Он слишком молод и глуп, чтобы прерывать пос­ла хана.

—      Успокойся, Джаны-Бек. Ты видишь — мы безоружны, а ты хватаешься за ятаган так, как будто перед гобой сотня вооружен­ных аскеров. Ты прав — мой сын молод, но он не глуп. В этом году он заводит свой казан^[15] и я передаю в его владения половину своих земель. А когда я уйду в сады Эдема, он станет хозяином бейлика. Прошу уважать его так, как и меня. И еще скажу: он прав—Дели надо сначала поймать. Целый год мои аскеры следят за ним и ни разу не видели его: он исчезает бесследно... Возможно, кто-то по­могает ему, но —кто?

—      Хан Менгли-Гирей, да продлит аллах его дни, повелел мне лично расправиться с презренным айдамахом, и я клянусь своей бородой, что не позднее, чем на пятую ночь, посажу его на кол.

—      Да будет так! — подтвердил Халиль-бей.

—      И еще повелел мудрейший властитель спросить тебя, бей, не застоялись ли твои кони, не разучились ли твои воины скакать по степи семь дней и ночей кряду.

—      Хан задумал большой поход? — спросил бей.

—      Этого я не могу знать. Но владыке стало известно, что хан Золотой Орды Ахмат собирает поход на руссов, на Москву.

Князь долго молчал, затем поднялся с тахты и, тяжело дыша, произнес:

—      Отложим этот разговор до завтра. Мне совсем плохо.

Джаны-Бек вышел.

Глава шестая

ВСТРЕЧА

...а мы с братом твоим, царем, пока мы здоровы, будем помощниками в делах твоих, сколько сил наших дос­танет.

Из письма Нурсалтан Ивану III.

едем напрасно. Если мне не нашли хорошего лекаря в Стамбуле, то найдем ли мы его в какой-то вшивой Москве?

—      Лекарь князя Ивана не московин. Он от римского кесаря.

—      Кесарь такой же дурак и хвастун! Все гяуры^[16] дураки, веро­ломны, грязны и ничего не стоят. И только одни правоверные...

—      Ты неправа, великая келин. У гяуров есть и хорошие люди, как и у нас, правоверных, есть плохие.

—      У правоверных нет плохих! — келин качнулась в сторону снохи. — Даже самый последний загонщик табуна...

—      Что мы знаем о загонщиках табунов? Нужно судить по тем, кто нам близок. Ты вспомни, достойнейшая, своего мужа Мамо- гяка.

—      Он был мудр и честен!

—      Честен? А как он достиг казанского трона? Он зарезал хана Улуахмата в постели вместе с сыном его Якупом. Он был право­верным и уж, конечно, помолился аллаху прежде, чем взять в ру­ки нож.

—      Не смей изрыгать свои грязные речи! Ты заговорила, как нечестивая. Да ты такая и есть! Чего можно ожидать от женщины, которая провела свою молодость среди презерных пожирателей свинины.

—      Я в Москве научилась грамоте. Именно там я впервые прочла Коран. А ты, мудрейшая, не знаешь ни одной буквы и только умеешь проклинать тех, кто тебе неугоден.