Москва-матушка - [19]

—      Исполню, государь мой.

—      Иди. И вот еще что. Разыщи княжича — пусть утром зайдет.

Василько кивнул головой, направился к выходу.

—      Подожди,— князь глянул на Ольгу,— ты, поди, устала с до­роги? Иди отдыхай. Проводи, Василько, гостью ко княгине, ей спать пора.

Ольга вышла из-за стола, поклонилась, поблагодарила князя за хлеб-соль и вышла вслед за дружинником.

—      Ты сына моего, Вячеслава, помнишь?

—      Как же. Хороший парень.

—      Женить пора. Стар я становлюсь.

—      За чем же дело?

—      Я к тому речь завел — не породниться ли нам, Никитушка? Приглянулась мне твоя красавица.

—      Подумать надо. Уж очень нежданно-негаданно.

—      А что тут думать? Неужто мой Вячеслав...

—      Не к тому сказано. Я ведь помню его совсем юным и потому помыслить о нем как о женихе не мог. Но ежели...

А Ольгу, как глянула на вошедшего дружинника, сразу кольну­ло чем-то острым в сердце. Теплая волна радости нахлынула в грудь, разлилась по всему телу, когда узнала, что снова поедет этот пригожий парень их провожать. И еще больше обрадовалась, когда князь предложил ей идти на отдых.

Василько ждал ее на крыльце. Ольга прошла мимо него и мед­ленно стала спускаться по ступенькам, слегка касаясь левой рукой перил. Потом остановилась, глянула через плечо на дружинника, рассмеялась. Василько нахмурился и отвернулся от лунного света, чтобы гостья не заметила его смущения.

То ли от радостного волнения, то ли от страха, что, встретив­шись, они снова разойдутся, Ольга не находила слов и, чтобы не молчать, сказала первое, что пришло в голову:

—      А князь-батюшка суров. Как он по столу-то треснул.

—      Суров,— тихо ответил Василько.— Он мог бы и в зубы...

—      Я думала, ты забыл меня?

—      Надеждой на эту встречу жил я. Иначе давно бы меня тут не было. — Они тихо шли по двору, а хоромы княгини были уже совсем рядом.— Неужели так и расстанемся снова? Погово­рить бы...

—      Давай на крылечке постоим?

—      Эго тебе не сурожская слобода. Тут живо псов с цепей спустят.

—      Где же тогда? — шепотком спросила Ольга.

—      Пойдем в сад. Он в цвету, сторожей пока нет.

Ольга кивнула головой и подала парню руку. Крадучись около стен, прошли они в обширный сад. Буйно цвели груши и яблони. В воздухе носились сладковатые запахи, деревья, отцветая, роняли белые лепестки, и они, кружась, падали на тропинку, под ноги Оль­ге и Васильку.

В зарешеченной круглой беседке они сели на скамью.

—      А как же княжич? Тебе велено его послать,— шепнула Ольга.

—      Успею. Мне надобно с тобой сперва поговорить. Ты сама меня помнила ли?

—      Что ты, Вася! Я не только деньки — минуточки считала, встречи этой ожидая. Люблю я тебя!

—      Мне только это и надо знать. Сей же ночью я сбегу от князя.

—      А потом?

—      Я еще ранее вас в Москве буду. Стану ратником князя Ива­на. Разыщу тебя, к отцу твоему в ноги брошусь.

—      А если прогонит?

—      Мне бы только около тебя быть. А там бог...

—     Боюсь я, милый...

—     Иного пути нет. Благослови меня на это.

—     Мне все одно. Лишь бы ты был со мной...

Утром князь проснулся рано. Никита, утомленный дорогой и ве­черним угощением, еще спал. Князь позвал сенную девку, крикнул строго:

—     Я повелел княжича позвать. Почему нет?

Скоро прибежала сенная девка с вестью — ни княжича, ни дружинника нигде нет. Князь велел обыскать весь двор, поднялась на ноги вся челядь — Василька не нашли. Под утро разыскали княжича—тот спал на сеновале и Василька не видел. Еще более разгневался князь и велел разыскать огнишанина немедля, дос­тать хоть из-под земли и привести к нему на расправу. Когда сов­сем рассвело, стало известно: Василько Сокол выкрал на конюшне лошадь и утек в Дикое поле.

Пан Август вызвался догнать беглеца, благо кони у него сы­тые, и вскоре в степь была выслана погоня. Князь со злости на­кричал и на сына — мыслимо ли дело сидеть ему дома, когда холо­пы бегут со двора каждую ночь. Выезд Чурилова со двора отло­жили на один день. Обеспокоенному задержкой Никите служанка княгини загадала загадку. Она шепнула на ухо, что дочь его в спаленку вернулась заполночь — говорит, гуляла в саду, любова­лась яблоневым цветом.

ДИКОЕ ПОЛЕ

В вышине над диким привольем парит одинокий ястреб. Без устали шарят зоркие глаза хищника по степному раздолью. Вот мелькнула в просвете трав серым комочком мышь— и тут же рез­ко взмахнул крыльями ястреб. Далеко оставил свою норку неос­торожный зверек—не уйти ему от гибели. Черная тень птицы неотступно следует за ним. Но вдруг встрепенулся ястреб и вновь взмыл ввысь. Доглядел, видно, что самому грозит опасность.

Ожила степь.

Криками, свистом, топотом коней наполнилась она. Видит пти­ца — мчится по степи всадник. Молодой, широкоплечий, пригнув­шись к гриве коня, он то и дело поглядывает через плечо назад. Ясно, погоню чует за собой. Что есть сил скачет гнедой, с губ его хлопьями летит розовая пена.

Выше поднялся ястреб. Видит — еще несколько всадников ска­чут по следу. За ними, словно змеи, извиваются полосы вытоптан­ной травы. С каждым мгновением сокращается расстояние между всадником и погоней.