Москва Икс - [49]

— Нет, один я к нему не пойду, — вздохнул Федосеев. — Между нами: я его боюсь. Нет, ну ведь надо как-то помочь большому артисту…

— Всем не поможешь, — сухо сказал Черных. — И чего тебе этот артист дался? Господи… Нашел за кого просить.

Черных ел салат и думал, что бывший однокашник по Лесной школе неплохо устроился в жизни, его отец, большая шишка на Старой площади, постарался, сунул отпрыска в Первое главное управление, во внешнюю разведку, чтобы не в Москве болтался, а по заграницам. После Лесной школы Федосеев младший поработал в ТАССе, в московской редакции, где его научили писать заметки в два абзаца, затем был переведен в Главную редакцию иностранной информации ТАСС, получил удостоверение журналиста международника…

Федосеев бывал за границей не дольше двух недель, приезжал якобы написать репортаж о какой-нибудь международной конференции, совещании или про крупный митинг в защиту мира во все мире. И выполнял поручения конторы, встречался с кем надо, что-то передавал, что-то забирал, — и обратно в Москву. Разъездная работа его устраивала, так интереснее, живешь в приличном отеле, а не на паршивой казенной квартире с тараканами.

Черных думал об этом как-то отстраненно, без зависти, хорошо понимая: жизнь так устроена, одному дано право порхать от цветочка к цветочку, из Канады в Австралию, из Америки в Италию, а другому надо в дерьме копаться, — работа такая, и судьба такая, ничего тут завистью не изменишь, только сам изведешься. Стоит только зависти поселиться в душе, прикинувшись мелким забавным щеночком, — и хана, зависть быстро превратится в здорового злого пса и сожрет тебя изнутри, без остатка.

— Я говорил: родственник он, муж сестры жены, — вздохнул Федосеев. — Короче, свояк. Так бы я и просить не стал. Но он меня достает, — его за границу не пускают уже года полтора. Жена за него просит. Блин, им кажется, что в конторе медом намазано.

— А, ну тогда другое дело, — сжалился Черных. — Но, сам понимаешь, без подарка к начальству не сунешься. Говорят, магнитолы «Шарп» — неплохие. Но только последние модели, из самых дорогих, сделанные в Японии.

Федосеев засуетился, сказал, что сам поедет только через месяц, а вернется через полтора, — это долго. Да и командировка паршивая, — куда-то в Бельгию, он там никогда не был, да и желания нет ехать. Может быть, там с аппаратурой вообще голяк, ничего современного, одни гонконговские подделки, кустарщина, которая ломается на следующий день. Но вот-вот, буквально через неделю, а то и раньше, из Англии прилетает дипломат, он многим обязан Федосееву, он найдет в Лондоне лучшую модель «Шарпа», самую дорогую, самую престижную, — только бы дело сделать. Он позвал официанта, заказал блюдо мясной закуски, бутылку «пшеничной» и пару «жигулевского», ресторанная наценка — больше трехсот процентов, но на друзьях не экономят.

Уже по ту сторону ночи вышли на воздух, подморозило, светила луна, плавали голубые снежинки. Друзья, выбрав место под фонарем, долго тискали друг друга в объятиях, пробовали запеть студенческую песню, про чекистов, солдат революции, с горячей головой и холодным сердцем, или наоборот, горячим сердцем, — но слова плохо помнили.

Наконец, довольные друг другом, разъехались.

* * *

Через неделю Черных сам завернул к дипломату, коридор огромной квартиры в Безбожном переулке был до потолка заставлен баулами и чемоданами. Дипломат вынес из комнаты коробку с «Шарпом» и сказал, что вещь потрясающая, редкостная. От себя подарил «товарищу из органов» пустяковину — пепельницу на батарейке, которая втягивает в себя дым сигареты и очищает воздух, пропуская его через угольный фильтр, и блок фирменного американского «Мальборо». Черных дома послушал единственную кассету и остался доволен звучанием «Шарпа», да, умеют японцы технику делать, а мы только бесполезные ракеты клепаем, а вот чего-нибудь для людей сообразить, хоть приличный холодильник или газовую плиту, — кишка тонка.

На следующий день он зашел к Кузьмичу, подарил ему чудо пепельницу и блок «Мальборо», — старик растрогался до слез. Черных сказал, что ему для разработки одного фарцовщика и спекулянта валютой, может пригодиться гражданин такой-то, кстати, известная личность, Заслуженный артист СССР, без пяти минут Народный. Можно сделать ему предложение о нештатном сотрудничестве, он не откажет. Кузьмич, увлеченный пепельницей, даже до конца не дослушал, махнул рукой, мол, делай, как знаешь, чего ты меня по пустякам дергаешь.

Через пару дней приехал Заслуженный артист, он зачем-то надел черные очки, обмотал шею шарфом до самого подбородка, будто хотел сыграть шпиона в реальной жизни. Бедняга волновался, как девушка на первом свидании, потел, ерзал на стуле и заговаривался. Черных обещал позвонить в партийную организацию театра и снять все проблемы с заграничной поездкой. Дрожащей рукой артист написал агентурную расписку, полез в папочку, достал несколько страничек, сколотых скрепкой.

Черных подумал: только этого не хватало, новый осведомитель, проявляя завидную прыть, уже написал первое агентурное донесение, скорее всего, донос на чиновника из Госкино СССР, который запретил Заслуженному сниматься в роли революционера, потому что моральный облик слишком низкий, даже низменный. Но это оказалась кляуза на директора театра: спит с молодыми актрисами, рассказывает политические анекдоты, пьет запоем и проч. Черных внимательно прочитал напечатанный на машинке текст и объяснил, что выражений «я думаю», «я подозреваю», «мне кажется», «у меня есть серьезное подозрение», «у меня складывается мнение» — употреблять не надо. В Госбезопасности сами решат, что им думать, кого подозревать и чего избегать.