MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [60]

Я тогда в самом конце приписал, что герой рассказа — дурак. Поэтому так себя и ведёт. Разумеется, не всегда бывает читателю сразу всё понятно.

Молодым писателям я посоветую иногда пояснять глупые поступки своих героев, больше синтезировать и шлифовать, следя за своим объёмом, и не бояться выкидывать ненужное.

Напоследок я расскажу о своей встрече с Великим Писателем. Она произошла в 2000–м году. Говорят, от встреч с Великими Писателями часто зависит судьба молодого автора. Поэтому я решил рассказать вкратце о столь важном и неординарном событии. Работал я тогда в Люфтганзе, в аэропорту Франкфурта и считался молодым и перспективным кадром. В тот замечательный день мне дали ответственное задание: у пассажиров, идущих в самолёт, отрывать корешки посадочных талонов.

Вот проходит мимо вас пассажир, протягивает вам посадочный талон, а вы талон на две половинки аккуратно разрываете — половинку себе берёте для отчётности, половинку пассажиру возвращаете. Пассажиру же надо знать, на каком кресле в самолёте сидеть.

И вдруг вижу, навстречу мне идёт Чингиз Айтматов. А рядом с Чингизом Айтматовым молодой человек лет, наверное, пятнадцати. Ростом он с Великого Писателя и лицом похож. Но лицо покрыто угрями и прыщами. Этот прыщавый подросток был сыном Писателя. (Я так подробно всё описываю, потому что молодые авторы должны обращать внимание на детали).

Я Айтматову по-русски говорю:

— Здравствуйте!

Великий Писатель на меня посмотрел с удивлением и спрашивает:

— Вы что, по-русски разговариваете?

— Разговариваю.

Я уже собрался рассказать Айтматову о том, над чем сейчас раздумываю, про свой последний рассказ. Набрал в лёгкие побольше воздуха.

А Великий Писатель сына в спину подтолкнул, и они ушли, даже не попрощались. Ну, я, понятное дело, остался стоять со своими талонами.

Встреча с Великим Писателем прошла для меня в целом неудачно. Поэтому и литературные успехи мои весьма скромные. Если бы Айтматов мои рассказы тогда посмотрел, со мной бы познакомился, может у меня иначе бы всё складывалось.

Тот посадочный корешок ещё долго лежал на моём письменном столе, как лотерейный билет со счастливым номером. Я всё надеялся, может, повезёт в другой раз?

Но при переезде на другую квартиру талон потерялся.

^{Франкфурт 2006}

Ученый разговор

Часть I

К нам в гости в Германию приехал мой папа и его коллега, профессор физики из Зеленограда Виктор Михайлович, директор тамошнего ускорителя элементарных частиц и большой специалист в нанотехнологиях. Мой папа и Виктор Михайлович относятся к тому поколению советских ученых, которое осталось в России после распада советской науки и не уехало в США. Выезжать заграницу они начали в последнее время, шокируя западный научный бомонд своими познаниями и подходом к делу. Возраст у них под семьдесят. Такова практически вся российская наука на данный момент. Но держатся они бодро, подтянуто, как отставные военные.

А с ними во Франкфурт приехал другой профессор, немец из Карлсруэ, по имени Ульрих. Он их кругом сопровождает. Мой папа и Виктор Михайлович хотят его уговорить создать совместное предприятие. Чтобы, значит, часть работы выполнялась в России на ускорителе в Зеленограде, а часть в Карлсруэ. Какую-то там решётку наноразмеров они хотят поручить этому Ульриху. Папа отвечает за теоретическую часть, а Виктор Михайлович за практическую.

Дом у нас во Франкфурте на природе, свежий воздух, красота. Одно «но», совсем рядом с нашим домом проходит железная дорога. Если разговариваешь, а рядом поезд идет, то иногда совершенно не слышно, что тебе говорит сосед в двух шагах, приходится кричать. А так, нормально.

Мы уютно расположились во дворе перед домом. Там у нас стоит грильница. Я купил мяса и сосисок, Ульрих принёс своей рыбы. Всё это я стал жарить на медленном огне. Ульрих тоже сидит, только иногда морщится с непривычки, если товарный поезд мимо проходит. Я весь в саже, дышу дымом, похож на кочегара.

В перерывах между мясными и рыбными блюдами слушаем товарные составы, кушаем салат с сыром. Мог ли я знать двадцать лет назад, что в салат буду класть себе на тарелку сыр «моцарелла»? И тортеллини — это не фамилия итальянского режиссёра, а ухудшенные пельмени. Мог ли я думать, что мой отец и профессор из Зеленограда будут жить у меня дома на правах заграничных гостей? Эвклидова плоскость наших жизненных представлений вдруг в какой-то момент искривилась.

Вот, мы кушаем, а мимо ходит моя дочка одиннадцати лет и строгим голосом объясняет:

— Вы, пожалуйста, бросайте упаковку от сосисок в контейнер для пластикового мусора. А то мы на уроках учим, как правильно разделять мусор, а вы нарушаете. А за это у нас в Германии полагается штраф.

— Какая строгая девочка, — говорит профессор из Зеленограда. — Она у вас всегда такая?

— Всегда, — отвечаю. — Их в немецкой школе еще приучают отстаивать права ребенка. Чуть что не так, может и в полицию на вас пожаловаться.

Тут Виктор Михайлович задумался и сделал обобщение. Потому что для учёного человека сделать обобщение, это как для футболиста пробить одиннадцатиметровый: и тренировка, и удовольствие одновременно.