Москва: феномены, аномалии, чудеса - [18]
Рогожское единоверческое. Находится на расстоянии одной версты за Рогожской заставой при пересечении Нижегородской и Курской железных дорог. На пространстве нескольких десятин земли, обнесённые оградой, здесь стоят на равном расстоянии друг от друга три громадных молитвенных дома, или три часовни, последователей поповщинского согласия.
Вот краткие сведения о возникновении этого знаменитого в старообрядческом мире кладбища.
При императрице Екатерине II старообрядцы-поповцы по случаю моровой язвы в 1771 году исходатайствовали себе дозволение устроить на указанном месте карантин и кладбище для своих единоверцев. Здесь последовательно одна задругой появились три упомянутые большие каменные часовни и несколько каменных и деревянных зданий. Таким образом, и основалась большая община, сделавшаяся средоточием всей поповщины. В 1854 году, когда некоторые из членов этой общины пожелали иметь общение с господствующей церковью на правилах единоверия, то одна из часовен, самая древняя, по их прошению с высочайшего соизволения обращена в единоверческую приходскую церковь с наименованием «при Рогожском богаделенном доме» и освящена во имя св. Николая Чудотворца с приделом Св. Равноапостольного князя Владимира. С того времени Рогожское кладбище стало всё более и более усиливаться и процветать. В Москве кроме кладбища было две единоверческие церкви и только три моленные, а теперь моленных насчитывается 13, где раскольничьи попы служат открыто, ничем не стесняясь и никого не опасаясь. Также увеличилось число попов и дьяконов. В 1866 году в Москве было пять попов и один дьякон, так что тогдашний раскольнический епископ Антоний Шутов весьма часто должен был обходиться в служении без дьякона, а теперь в Москве насчитывается 17 попов и 8 дьяконов. Всё это исключительно крестьяне, выходцы из Гуслии — известного гнезда раскола — и по большей части люди или безграмотные, или полуграмотные, умеющие пользоваться обстоятельствами и напускающие на себя лицемерное Целомудрие. На самом же Рогожском кладбище при его огромных и величественных часовнях попов и дьяконов имеется целый штат.
Преображенское, именуемое Николаевским единоверческим монастырём. Кладбище это имеет свою длинную, занимательную и поучительную историю. Сделаем её беглый очерк.
В начале XVIII столетия проникли в Москву раскольники, называвшие себя феодосианами, по имени первого начальника своего, дьячка Феодосия Васильева. Они отвергали в своих молениях молитву за здравие государей и не признавали браков. В Москве они жили тихо; но представился случай — и они подняли голову. В 1771 году, как уже говорено не раз, в Москве началась чума. Бедствие это вызвало у феодосианов желание основать в Москве монастырь. Дело требовало большой изворотливости, хитрости и, разумеется, пожертвований. Чтобы удобнее достигнуть своего намерения, феодосианы прибегли к светскому правительству и просили под видом усердия и любви к ближним дозволить им устроить карантинный дом с кладбищем, на построение которого от казны ничего не требовали, обещаясь всё сделать на свой счёт. Всё это было дозволено, и отведена была земля в селе Преображенском при речке Хапиловке, которая и стала им служить Иорданом во время крещения и перекрещивания в свою секту. В самое короткое время был построен огромный дом со всеми службами под видом вспомоществования бедным и осиротелым от мора, было объявлено, что «таким де лучше жить у нас, нежели в казённых карантинных домах». Но в действительности это была не более как одна лишь приманка. Народ, узнав об этом, набежал из Москвы, спасаясь от чумы, в великом множестве в новую обитель, так что даже все сараи, чуланы и шалаши едва могли вмещать в себя больных; многие валялись на кладбище, на холоде. Строения кладбищенские для новоприходящих росли, как говорится, не по дням, а по часам. Осиротелые разного звания москвичи, оставляя свои дома, прибегали в обитель толпами, принося с собой деньги и имущество, которые вместе с жизнью вручали лжеучителям. Для перекрещивания были поставлены всюду купели, кадки и чаны, и всех крестили без различия. Иных в воду погружали насильно, и только Богу одному известно, сколько таких новокрещенцев вынуто из воды Хапиловского пруда и чанов бездыханными. Таким образом, феодосианы под именем кладбища основали в Москве свой монастырь, который по окончании моровой язвы устроился и расположился по своему вкусу. Всему этому делу главным руководителем был богатый подрядчик Илья Алексеевич Ковылин, человек умный и решительный. Так как для нового монастыря недоставало устава, то он добыл его из других раскольничьих скитов. Недоставало старинных образов — он и тут нашёлся. Ковылин жил на Неглинке близ Кузнецкого моста в приходе церкви Анастасии Узорошительницы, в которую хоть никогда молиться и не хаживал, но знал, что церковь эта при благолепии своём от старинных строителей снабжена прекрасными, дорогими, большими древними местными иконами, подобными тем, какие находятся в московском Успенском соборе.
Ковылин познакомился со священником упомянутой церкви Фёдором Ивановым, приласкал причётников и предложил им, что ежели они отдадут из церкви старые иконы, то он даст им денег, а иконы заменит точно такими же, но лишь нового письма. Священник по бедности прихода польстился на предложение, взял деньги, отдал иконы и на их место поставил новые. Скоро это было открыто. Священник в своём поступке сознался и был лишён священства. Ковылин куда-то скрылся. Дело в Сенате было решено тем, что продавец законно наказан, покупщик не отыскан, а иконы, по доказательствам феодосиан, во время какого-то небывалого пожара сгорели, но в действительности очутились в Преображенском опять на своём месте невредимыми. В народе же феодосианами был пущен слух, что будто бы иконы эти из Успенского собора, которые стояли в нижнем ряду, куплены будто бы тогда, когда в соборе была возобновляема стенная живопись и он находился в то время без икон. Многих это смутило; многие, из простого народа особенно, поверили этой выдумке.
