Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942) - [110]

Совинформбюро поведало в вечернем сообщении 17 декабря:

"…Группа научных работников и рабочих музея-усадьбы Л. Н. Толстого, а также местные колхозницы и учителя составили акт о чудовищных преступлениях гитлеровских негодяев, надругавшихся над памятью Л. Н. Толстого. В акте отмечается, что с первого же дня своего прихода в Ясную Поляну немцы приступили к планомерному разрушению музея-усадьбы. Фашисты расхитили почти все экспонаты литературного музея, устроили в доме Толстого казарму для офицеров и их денщиков. Все шкафы, в которых прежде хранились архивы, разбиты. Личные вещи Л. Н. Толстого сожжены в печах. Фашистские хулиганы разломали и выбросили соху, которой пахал Толстой. Они покрыли порнографическими рисунками стены музея, превратили знаменитую комнату со сводами в грязный хлев. В комнатах писателя гитлеровцы открыли сапожную мастерскую… Отступая из Ясной Поляны, фашисты, намереваясь скрыть следы своих чудовищных надругательств над величайшим культурно-историческим памятником, подожгли дом Толстого. Усилиями работников музея пожар удалось потушить. Сгорели комнаты, в которых помещались библиотека и спальня Л. Н. Толстого".

Акт подписали хранитель музея С. И. Щеголев, сторож, бывший кучер Толстого И. В. Егоров, колхозницы, учительницы и другие свидетельницы фашистского варварства.

Столь же мрачную картину увидели освободители Клина в музее-усадьбе П. И. Чайковского — ноты порваны, партитуры шли на растопку. Предположим, их сердцу ничего не говорит имя Чайковского. Но к чему было срывать со стен и рвать портреты бессмертных немцев Моцарта и Бетховена?!

Еще 2 ноября, спустя месяц после начала операции "Тайфун", Геббельс послал командующему группы армий "Центр" Федору фон Боку телеграмму о том, что Смоленск будет переименован в Бокбург. В оккупированном Киеве появились улица Гитлера и улица Геринга. Фашисты осквернили место вечного успокоения Пушкина в селе Михайловском. Рядом с его могилой захоронили соучастников своих преступлений в Пушкинском заповеднике.

Фашисты жестоко поплатились за то, что попирали святое чувство человеческого и национального достоинства.

Вспомним пушкинские строки, написанные к "Бородинской годовщине", не утратившие злободневности и сегодня для тех, кто зарится на нашу землю и хотел бы установить на ней свои порядки.

Но тяжко будет им похмелье;

Но долог будет сон гостей

На тесном, хладном новоселье,

Под злаком северных полей!

Потери группы армий "Центр" составили к концу 1941 года 462 тысячи человек, а к 1 апреля 1942 года 796 тысяч человек.

Только в ходе операции "Тайфун" фон Бок потерял 126 966 человек, из них после 15 ноября — 33 295 человек.

Общие потери сухопутной армии на Восточном фронте достигли к концу января 1942 года 917 985 человек, среди них 28 935 офицеров, Вот сколько "своих озлобленных сынов" послал на восток Гитлер.

И всем нашлось место "в полях России, среди не чуждых им гробов" других неудачливых завоевателей русской земли.

Потери подсчитаны гитлеровцами со свойственной им педантичностью и точностью. Правомерно было бы включить эти цифры в презренный, проклятый всеми народами некролог фюрера.

Дорога на запад

Победоносное декабрьское наступление войск Западного, Калининского и Брянского фронтов отбросило группу армий "Центр" на 100–350 километров от Москвы. А к северо-западу линия фронта отодвинулась даже на 400 километров.

Были вызволены Московская, Тульская, часть Калининской, Смоленской, Калужской, Рязанской и Орловской областей, освобождены десятки городов — всего свыше одиннадцати тысяч населенных пунктов.

Вообразим себе ликование жителей освобожденных городов, поселков, сел и деревень — одиннадцать тысяч воскрешений к жизни после фашистского ярма, одиннадцать тысяч праздников!

Люди выбегали из домов, вылезали из погребов, землянок, подвалов, выходили из ближних лесов, бросались навстречу освободителям и в радостном смятении пожимали им руки, обнимали, плакали и говорили бессвязные, ласковые слова, которые можно услышать только от близких людей после долгой, горькой разлуки. Бойцы были вестниками самой жизни, отвоеванной у смерти. Женщины постарше осеняли бойцов крестным знамением. Бывало, освободителей встречали хлебом-солью на блюде с вышитым полотенцем, а бывало — только чистой колодезной водой: "Простите меня, грешную, больше потчевать нечем…" А случалось и так, что оголодавшие дети угощались солдатским "хлебом-солью" — щами и кашей из походной кухни.

Освободители входили в селения и вместе с жителями сбивали немецкие дорожные указатели, уличные таблички, срывали уцелевшие объявления оккупантов на русском языке — смертные приговоры партизанам и "саботажникам", угрозы, запреты.

На территории Можайского района кое-где висело на стенах домов, на заборах, на столбах объявление-приказ:

"Каждая семья обязана сдать местной комендатуре не позднее 10 января 1942 года следующие теплые вещи: одну пару новых валенок или восемь фунтов шерсти; одну выделанную или две невыделанные овчины; одну пару шерстяных варежек; одну ушанку на меху и на вате; один шерстяной шарф".

Велики были надежды солдат и офицеров вермахта отогреться в Москве, отоспаться в тепле, раздобыть теплую одежду, отмыться от походной грязи и от вшей. И глубоко было разочарование, уныние, озлобление гитлеровцев, которых ждали дороги отступления, снежные сугробы, промороженные блиндажи, пепелища и руины, самими же завоевателями оставленные.