Москва – Берлин: история по памяти - [99]

Ну, а потом еще и сама машина! 15 миллиметров в длину, 4 миллиметра в высоту, вид сбоку, весьма комфортабельное авто, гораздо современнее всего, что под болгарскими номерами тарахтело тогда на болгарских дорогах. Все основные контуры — кузов, дверцы, окна — выполнены двойными линиями, и это на полосе шириной в полмиллиметра! А вдобавок еще и два идеально круглых колеса, тоже двойным контуром! И резать все приходится только от руки, никакие лекала тут не помогут. Впрочем, именно с машиной, как я подметил, я мог позволить себе минимальные неточности: сравнение различных оттисков (а их со временем набралось несколько) показало, что именно тут и подлинный болгарский штемпель иной раз «давал слабину», то смазывая, то нечетко воспроизводя очертания.

Мне невероятно повезло отыскать в продаже точно такой же календарный штемпель, каким проставлялись даты на болгарской транзитной визе. Оставалось только наловчиться проставлять его точно в предназначенном для этого месте. Зато другая проблема оказалась совершенно неразрешимой: в правом нижнем углу штемпеля красовалось некое двузначное число, всякий раз разное, — скорей всего, это был личный номер пограничника, оформившего визу. В конце концов, я просто решил проставить одно из чисел, встречавшихся в штемпелях, предположив, что не настолько уж у болгар совершенная система контроля, чтобы любой пограничник на восточном конце страны точно знал, кто из его коллег сутки назад нес службу на западном.

Я тренировался, тренировался без конца. Перерисовывал, копировал и переносил рисунок, потом вырезал. Ластик за ластиком, штемпель за штемпелем. Сначала ставил себе целью добиться хотя бы приблизительного сходства с оригиналом. Постепенно это стало мне удаваться все лучше. Вырабатывались навыки, техника, приемы в зарисовке и резьбе, позволявшие точно передавать даже самые мелкие детали. Когда я отшлифовал их до предела, я усложнил задачу: теперь во что бы то ни стало надо было изготовить штемпель от начала до конца без единой ошибки. И если даже на последней стадии, при устранении мелких неровностей и шероховатостей, я допускал неточность — работа целого дня шла насмарку. Да, именно столько, целый день кропотливого труда, занимал весь процесс от первоначального копирования оттиска до готового штемпеля.

Чтобы достичь такой безошибочности, нужны были покой и полнейшая сосредоточенность. Глядя на отпечаток будущего штемпеля на ластике, я, прежде чем начать, мысленно должен был предельно четко увидеть и даже как бы прочувствовать свой первый надрез. Куда и под каким углом войдет лезвие, с какой силой в какую сторону пойдет рука, как, когда и где я закончу движение и выну лезвие. Только после этого я, задержав дыхание, поднимал нож и делал надрез. Пауза. Вдох. Снова сосредоточиться, обдумать следующий шаг, задержать дыхание, теперь режем. Снова пауза. Встать, размять пальцы, посмотреть по сторонам, давая глазам отдохнуть, а мышцам расслабиться. Со временем у меня выработался определенный автоматизм, так что под конец мой личный рекорд от первой копии до финального оттиска, включая замену фотографии, составил восемь часов.

Впрочем, сам оттиск тоже не так-то прост, он ведь двухцветный; сверху лиловый, снизу голубой. Но эта задачка оказалась вообще пустяковой. Всякий сколько-нибудь приличный магазин канцтоваров имел в продаже штемпельные подушечки и пузырьки штемпельной краски самых разных цветов, дабы клиент, вздумай он поэкспериментировать с цветом штемпеля, мог предаваться этому занятию сколько душе угодно. За цвет штемпеля у нас отвечал Буркхард. Ему пришлось испортить несколько штемпельных подушечек, прежде чем он научился так распределять на них краску, чтобы получить желаемый двухцветный оттиск. Правда, и здесь выявились свои издержки: эффект двух цветов держался относительно недолго, затем, особенно ближе к центру штампа, краски, расползаясь, начинали сливаться, образуя невнятную темно-лиловую смесь.

Ну а уж штамп югославской транзитной визы оказался и вовсе пустяком: простенькая рамка, в ней название пограничного пункта — «Ljubelj», перевал Любель — плюс номер и дата, опять же самым обычным календарным штемпелем, какой можно было найти в продаже. И все это бесхитростным черным цветом, — в паспорте этот штамп к тому же чаще всего выглядел нечетким, полуразмазанным пятном.

Кстати, о паспортах — откуда мы их брали? Мы с Буркхардом составили список своих особо надежных друзей, к которым можно обратиться. И каждый, к кому мы обратились с просьбой о паспорте, немедленно, не раздумывая, согласился нам помочь — хоть для него это и было чревато, по меньшей мере, морокой и лишними хлопотами: ведь потом пришлось подавать заявление об утере паспорта и оформлять новый. Правда, выбирая кандидатуры, мы следили за тем, чтобы возраст, рост, цвет волос и глаз подходили к одному из наших ребят. К тому же дата выдачи паспорта не должна была заметно расходиться с возрастом человека, запечатленного на фото. По счастью, нам в конце концов удалось раздобыть по две фотографии каждого из ребят в разном возрасте. Я их переснял и распечатывал с новых негативов.