Москва, Американская ССР - [8]

— Гринь Вовкулаб, Зеленый Оборотень. Это он собственноручно вспарывал животы беременным и вместо плода зашивал волчонка.

— Такого даже эсэсовцы не делают. Это не человек, — безжалостно произнес техасец.

Индеец одним движением ножа снял скальп и принялся деловито натягивать его на согнутую кольцом ветку — чтобы тот не скукожился. Тем временем бойцы беспощадно добивали раненых. Вдруг один из лежавших приподнялся и сказал:

— Не убивайте, прошу вас! Я корреспондент, только корреспондент!

Невзрачный, неприметный человечек осторожно встал на колени и дрожащими руками вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Он даже не был ранен — просто отполз в кусты, но они оказались слишком густыми, чтобы скрыться. Фостер заглянул в документ.

— Мусий Слымак, «Свободная Колыма», орган Сибирской Освободительной Армии. Так ты дважды предатель! Сначала вы разоряли Сибирь, потом ушли с американцами на Аляску, были посланы в Канаду усмирять индейцев и там переметнулись к Бандере.

— Сволочь шаламовская! Где теперь твой шеф — на службе у Геббельса? — презрительно скривился Хэм.

— Я не убивал, никого не убивал! В СОА всякое бывало, а бандеровцы еще страшнее зэков. Но я ни одного человека не убил, не бил даже, Христом-богом клянусь!

Заметив, что убивать его самого, похоже, не собираются, человечек осторожно улыбнулся.

— Варлам Тихонович — умнейший человек, потому и выжил. Я ему, конечно, не чета… Да я в этом Союзе только и делал, что выживал! — всхлипнул он. — Я же крестьянин, простой хлебороб с Украины, из Запорожской области. Род наш, правда, не казачий. Но Слымаки были в селе лучшими хозяевами. Больше десяти работников кормили и хлеба занять никому не отказывали. А лодыри неблагодарные у нас все забрали, на глухой хутор отселили. Сами потом в своем колхозе голодали. А мы выжили и тихо в город перебрались. Еще и целую тонну зерна зарытой оставили. В колхозе наворовали. Чтобы знали голодранцы, как чужим добром разживаться.

Слымак, казалось, не замечал, как темнеют лица делегатов. Наконец Бен не выдержал:

— Да вы же несколько семей голодом уморили! Хоть бы продали то зерно.

— Как вы вообще до голода дошли? Вам же дали трактора, — полюбопытствовал Рено.

— Дали… Один трактор на все село. Да полсотни лошадей.

— А волы? Черноземы конями лучше не пахать.

— Порезали их перед тем, как в колхоз идти. А что? Не свое — так и беречь нечего. Все равно в колхозе все дадут. Так они, дураки, думали.

— Или ты, парень, врешь, или вы, русские — идиоты, каких свет не видел! — хлопнул себя по ляжке фермер.

— Я на таких добрых хозяев, как ты, работал в молодости. Потому и ушел в армию, что понял: все силы на ваших полях оставлю и умру нищим, — сказал индеец.

— И как же ты дальше выживал? — спросил Хэм, еле удержавшись, чтобы не добавить ругательство.

— Устроился в городе на завод, потом на рабфак. У самого Луначарского рекомендацию выманил. В пединститут поступил. Один комсомолец поднял шум, что я-де классовое происхождение скрыл. А я на него самого донес: троцкист, мол, и девчонка у него из Галиции. Его посадили, а я еще год проучился. Потом, когда Ежова сняли, все равно попался. Загнали на Колыму. Ох, и холодно там! Плевок на лету замерзает, только тогда на работу не ведут. На Аляске и то теплее, а здесь так вообще курорт. И работа тяжелая, а кормили одним хлебом да рыбой. А я вот выжил. На работе жилы не рвал, на большую пайку не зарился. Убегать не стал, а то бы меня уголовники по дороге схарчили. И — всем угождал: паханам, вертухаям. Жаль, в пидоры не попал: ни рожей не вышел, ни задницей. Они — люди последние, зато всегда сытые. А вот в стукачи не пошел, хоть и звали. Не то бы кончили меня зимой сорок первого, когда восстание началось. А так оказался на хорошем счету и у Варлама Тихоновича, и у командующего нашего, махновца Рябоконя. Пригодилось образование: и под пулями бегать не надо. Ранения ни одного.

Изможденным Слымак отнюдь не выглядел.

— Ну и мразь же ты! — Презрительно сплюнул Хэм. — Человечину тоже ел … чтобы выжить?

— Нет! — истерически завопил вдруг лагерник. — Христом-богом клянусь, нет! Это черные шаманы людей приносили в жертву и говорили чукчам: «Вот, кэле к вам пришли, всех в нижний мир заберут». А уголовные напоказ тех людей ели.

— Значит, ты из племени людоедов. Ты воевал со Сталиным. Но что тебе сделали наши братья? — зловеще произнес индеец.

— Мистер Хемингуэй! Вы сами журналист. Защитите меня от этого дикарского подхода! Я много чего знаю. Могу и на вас поработать. Думаете, мне нравилось с этими головорезами? — вкрадчиво сказал Слымак.

— Я журналист и фронтовик. А ты — поддонок, да еще образованный. Такие и сочиняют страшные сказки про Советы. Тебя убить стоит только для того, чтобы врать перестал.

— Товарищ Говард! Вы же уважаете нас, украинцев! Это все москали такие порядки завели. И жиды!

— Хлеб красть у голодных тебя жиды научили? Или москали приказали? Я знаю ваш запорожский обычай: предатель должен сам себя казнить. Прыгай с обрыва, и пусть тебя судят индейские духи!

Сжав тяжелые кулаки, громадный техасец двинулся на тщедушного газетчика.

— Нет! Не-е-т!