Москва 2077. Медиум - [37]

Сейчас, в послеобеденное время, тень от изгороди накрывала почти половину двора и быстро ползла к его восточной границе.

Прямо передо мной, погруженный в тень, красовался спортгородок. Больше всего он был похож на спортивные площадки в летных частях. Помимо раскрашенных в красный и желтый цвет турников, брусьев, шестов, канатов и различных уличных тренажеров, здесь были маленькие карусели, какие-то вертящиеся шары из металлических труб и еще несколько приспособлений, предназначенных скорее всего для тренировки вестибулярного аппарата. На карусели крутились двое мальчишек, одного из которых я уже видел, а на брусьях с кислым видом отжимался парень лет двадцати пяти в белой майке.

За спортгородком стояло какое-то круглое деревянное сооружение с конусовидной крышей, напоминающей поставленный на стены вигвам. К этому круглому сооружению примыкала высокая деревянная вышка, разделенная площадками, в которых были проделаны отверстия для лестниц. Над вышкой зачем-то был прилажен двухметровый деревянный крест.

Всё на территории инкубатора, кроме каменного дома с клумбами и бассейном, выглядело совершенно свежим, только что выстроенным. Дальше за вышкой, в освещенной солнечным светом части, просматривались еще какие-то деревянные здания, показавшиеся мне не совсем законченными. Рядом с ними стояли телеги, строительные козлы и валялись доски. Несколько человек занимались у телег чем-то странным. Хотя на расстоянии в сто метров разобрать детали было сложно, а времени было в обрез, даже мимолетного взгляда хватило, чтобы инстинкты подсказали, что люди делают что-то не то или не так, что происходит что-то ненормальное.

– Сюда, – сказал обожженный, и мы повернули направо.

Никто из находившихся во дворе не обратил на меня особого внимания, тем не менее меня не покидало чувство, что меня напряженно и внимательно разглядывают изо всех щелей и укрытий.

Пройдя между спортгородком и линией избушек, соединенных общей галереей, мы подошли к избе очень мрачного вида, перед которой галерея обрывалась. Дверь в эту избу была обита листом металла и располагалась прямо над землей, над невысоким порожком. Крыльца и окон не было. Обожженный, пока мы шли, несколько раз с интересом оглянулся на это мрачное зданьице.

– Вот мои солдатики порадуются, когда вернутся из караула и тебя увидят, – сказал хмурый здоровяк. – Помнишь Хэша и Тэга?

Я вздрогнул, но взял себя в руки.

– Кого? – спросил я.

– Не знаешь таких? А кто тебе вот это сотворил, помнишь? – Он показал на мой подбитый глаз.

– Помню, – опустив глаза, ответил я. – Только я не знаю, как их зовут.

– Ничего, познакомитесь.

«Навряд ли, – подумал я. – Если Анфиса не вернется и не отвяжет их, они могут через пару суток и кони двинуть». Но следом за этой довольно абстрактной мыслью я вдруг живо представил, как Хэш и толстяк Тэг, которого мама в детстве звала, как и меня, Ваней, начинают мучиться от жажды, бредить, извиваться и умирать медленной смертью от истощения, нелеченых ран и застоя крови в туго связанных телах. Даже думать об этом было ужасно. Я содрогнулся.

– Что, невтерпеж, Иван? – по-своему понял мое движение обожженный. – Пришли уже.

И действительно, пахнуло давно забытым запахом общественной уборной. Между мрачной избой и стоявшим чуть дальше небольшим двухэтажным домиком из красного кирпича тянулась линия из шести или семи дощатых кабинок с окошками в виде сердечек. Я вошел в одну из них.

Это был обычный садово-деревенский туалет. Отхожее место. Дырка была вырезана не в полу, а на подиуме высотой с унитаз. Рядом на гвозде висело розовое пластиковое сиденье от унитаза, с крышкой. Я решил не пользоваться сиденьем, а в гигиенических целях влез на подиум и уселся орлом. Окошко в виде сердечка оказалось на уровне глаз. Слегка наклонив голову влево, я мог наблюдать за людьми, занятыми странным делом в восточной части городка.

Я никогда не жаловался на зрение. В детские годы даже приобрел среди пацанов во дворе славу человека, видящего в темноте. Может быть, я и вправду видел ночью несколько лучше других, но так как в драках не участвовал, а уважения, что ни говори, хотелось, утверждал, что вижу абсолютно всё. «Я же Кошкин! А кошки ночные животные».

А в прошлом году заметил, что начала развиваться дальнозоркость. Рановато, конечно, но что поделаешь.

В общем, я довольно хорошо видел, как копошились люди у телеги, и воспользовался туалетной паузой, чтобы понаблюдать за ними. Это было в высшей степени занимательно и в высшей степени глупо. То есть глупо делать ТО, что они делали, и занимательно – наблюдать за тем, КАК они это делают.

Телега была с откидными бортами, как грузовик. Открытые борта висели по сторонам, и было видно, что в телеге пусто. Несколько мужчин с голым торсом, обливаясь потом, пытались вставить лом под кусок пустоты посередине телеги. Наконец, похоже, им это удалось. Двое слезли, а еще двое надавили на лом, намереваясь, очевидно, с помощью рычага кантовать пустоту. Один из кантующих крикнул что-то вроде «Отойди!» и повис на поднятом в воздух конце лома. Покачался на нем, рискуя пропороть себе живот, но пустота не поддавалась. Тогда один из тех, кто слез, взобрался снова на телегу с пилой в руке. Размахивая руками и пилой, он, видимо, убедил в чем-то остальных, и они все вместе стали вытаскивать лом, придавленный пустотой. Безрезультатно. Тогда тот, что был с пилой, согнал всех других вниз, обошел пустоту с обратной стороны, чтобы не попасть, в случае чего, под лом, и попробовал пилить. Как он собирался пилить сплошное дощатое дно, было совершенно непонятно, но он, насколько я мог разглядеть, явно пытался это делать, как вдруг… Как вдруг раздался треск, мужик с пилой опрокинулся на спину, а днище телеги провалилось посередине и ударилось в землю с такой силой, что на расстоянии почти в сто метров у меня под ногами дрогнул импровизированный унитаз, и я инстиктивно ухватился рукой за деревянную стенку, покрытую паутиной.