Московское время - [2]

Шрифт
Интервал

У Марины сложилась благополучная судьба.

В конце войны она вышла замуж, воспитывала сыновей. Когда те выросли, пошла преподавать - ради пенсии и чтоб занятие было. Ну а нынче... посчитайте, сколько ей уже.

Иногда она вспоминает теннисный корт, на который они с братом так любили смотреть в детстве. Марина видит совершенно отчетливо, как девочка на ближней половине взмахивает ракеткой, бьет - и бежит, успевая к ответному мячу. Помнит взмах ее смуглой открытой до плеча руки, сбившийся белый рукав тенниски с тонкой цветной каймой, даже звук, с которым ударяет мяч - звонко о ракетку и глуховато о твердую землю корта.

Случай с Фоминым

Ветер дул в лицо, оттого Фомин проснулся.

Форточка открылась, наверно. Рука тщетно пошарила натянуть одеяло. Упало, что ли.

Что-то не так. Да он в одежде. С чего бы. Время посмотреть. Провел рукой в сторону, где должен быть столик, но не нащупал. Ни столика, ни часов, ни очков, а нечто вовсе странное. Вроде стружек или морской травы, какой набивали сиденья в старых креслах.

Фомин открыл близорукие глаза, и ему показалось, что он проснулся. Ведь проснулся, вон пятно света слева. Да и впереди не совсем сумерки.

Но он не в своей кровати. Вообще не в кровати. Не в квартире на Смоленской набережной, шестой этаж.

Он на жесткой, высохшей, коротко завивающейся, как у баб на лобке, траве. Прямо на земле. Правда, очки тут же валяются.

Надеть очки. Сел. Потер виски ладонями.

Был он на берегу реки. На каком-то глинистом, сбегающем к воде, замусоренном бревнами и дровами берегу. С кривыми деревянными лесенками, чтоб взбираться. А на той стороне что-то болотисто-поросшее, с заборами, не видать в сумерках. И маленькая темная баржа приткнулась. Собака там залаяла, кто-то прикрикнул.

А то, что слева светилось, костерок. И фигуры какие-то.

Так и лежал тут на земле.

Оглядел себе медленно ноги, грудь.

Ничего подобного этой одежонке не было у него сроду, да и не видел. Какие-то солдатского вида штаны, стираные-застираные. Все равно все в пятнах. Сверху не то блуза, не то косоворотка серая. Пиджачок какой-то мятый весь, вроде как белый когда-то, холщовый, что ли. Пуговицы костяные, одной нет. Господи, да что же это. И босой. Хотя, вот тапки лежат. Под головой были. Черные, стоптанные, с каким-то хвостиком на заднике, другой оторван.

Вдел ноги. В правой мусор попался. Вытряхнул. Снова обул. Встал. Пошатывает.

Курить хочется.

По карманам поискал. Ничего. В одном, в штанах, тряпочка скомканная. Вместо платка, догадался. В других вообще ничего. Хотя нет, что-то такое, вроде палочки. Огрызок карандаша. Сантиметра четыре всего, от силы пять. Сунул обратно.

Господи, да что же это.

Шагнул в сторону костра.

Бомжи какие-то. Еще морду набьют. Нет, один вроде рабочего, или лодочника. Вон весло у него под локтем. Точней, обломок весла. Замолчали, глаза подняли.

Господи, да где ж я.

"Зд-дра..." Выдавить хотел, горло перехватило. "Здра... сту... те..." Еле слышно вышло, шепотом. Лодочник-то курит. "Табачку... бы". Смотрят. Лодочник за пазуху полез. Достал жестянку, как от леденцов. Открыл. Крошки какие-то, щепочки в протянутую ладонь щепотью ссыпал. Маленькой кучкой, вроде мусора. А, махорка. Так и стою с рукой, кучка крошек махорочных на ладони. Лодочник жестянку закрыл, убрал.

Где я. Нет, нельзя спрашивать. Который час. Да откуда у них часам быть. Пять пробило. Это бомж, который помоложе. В майке, в черных штанах. Внизу одна штанина порвана. Что он протягивает-то. Квадратик, от газеты оторванный. Ага, свернуть. Руки дрожат. Да ты и свернуть-то не умеешь, интеллигент. Откуда знают, что интеллигент. В таком-то виде. В тапках. Свернулась все-таки. Закашлялся. Дрянь какая. Самосад-мамосад. Лодочник снизу вверх смеется. И этот скалится.

Спасибо.

Так и стою возле них. Что-то знакомое в месте.

Ну да, река. Изгиб тот же. И вокзал, во-он огни. Паровозный сип оттуда, как в детстве, донесся. И гудок.

Да, и мост, только узенький. Господи, а справа-то, за бараком. Темно-красный кирпич. Типография. Только этажей всего два. У нас во дворе ведь она. Она. И пустырь этот... это ж...

И ни дома. И ничего. И набережных нет. И метромоста, там амбары какие-то. Господи.

Вон газета рядом с тем молодым, мятая. Нагнулся. Буквы крупней обычных. Зернистое клише. Какой-то человек в тюбетейке у хлопкового куста. "Сбор хлопка в Ферганской долине". А тут. "Сталинская домна перекрыла..." Да что ж это, господи!..

Молчать, только молчать. От этих на берегу еле отвязался.

Хорошо там штабеля эти были. Отсиделся. Пока они там искали да шарили. Теперь ушли уж, наверное. Уже машины гудят. И звонки трамвайные. Вроде музыка даже откуда-то. Нет. А, это по радио. И газета, вот она. То есть тот клок, что остался, когда тот вырывал. "...перекрыла проектную..." Да, вот и год. 1932-й, август, а число оторвалось, господи... Ну, может, старая. Но не очень. Не желтая ведь. И краска еще мажется.

Неужто правда.

Выходит по всему.

Как попал. Неважно. Сейчас что делать.

С Андрюшкой тогда мечтали, после музея.

Динозавры. Греки древние. Владимир Красное Солнышко. Пушкина перед Черной речкой перехватить. На тебе. 32-й. Это что у нас? Ага, первая пятилетка. Индустриализация. Днепрострой. Нэп побоку. Маяковский уже застрелился. Прекрасный 31-й проплыл на яликах. Вот здесь, может, и проплыл. Великий перелом.


Еще от автора Алексей Давидович Алёхин
Голыми глазами

Алексей Алёхин – поэт, критик, прозаик. «Голыми глазами» – очень разнообразная книга. И жанрово – от мимолетной зарисовки до психологической новеллы. И пространственно – в нее вовлечено полмира, от русской и среднеазиатской глубинки до Нью-Йорка и Китая. И во времени – от 30-х годов минувшего века до сегодняшнего дня. Погружаясь в этот сотканный из тончайших деталей и полный парадоксов мир, читатель совершает путешествие – настолько же реальное, насколько фантастическое.


Рекомендуем почитать
Свете тихий

В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.


Ого, индиго!

Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.


Менделеев-рок

Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».


Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..


Лягушка под зонтом

Ольга - молодая и внешне преуспевающая женщина. Но никто не подозревает, что она страдает от одиночества и тоски, преследующих ее в огромной, равнодушной столице, и мечтает очутиться в Арктике, которую вспоминает с тоской и ностальгией.Однако сначала ей необходимо найти старинную реликвию одного из северных племен - бесценный тотем атабасков, выточенный из мамонтовой кости. Но где искать пропавшую много лет назад святыню?Поиски тотема приводят Ольгу к Никите Дроздову. Никита буквально с первого взгляда в нее влюбляется.


Чёрное яйцо (45 рассказиков)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.