Московское воскресенье - [77]

— Что с тобой? — спросила Наташа, наклоняясь к ней и заглядывая в письмо. — Ты чем-то расстроена? Что тебе пишут? Все ли благополучно дома?

— Не в этом дело! — отмахнулась Катя. — Я сейчас думаю не о доме, а о том, что надо делать, чтобы приблизить победу.

На это и Наташа не могла ответить. Она сидела за стареньким, разбитым еще школьниками пианино и пыталась что-то сыграть, чтобы хоть в воспоминаниях вернуться к тем мирным дням, когда было время и сочинять стихи, и музицировать. Но пальцы, огрубевшие от мороза, не слушались. Она захлопнула пианино и строго посмотрела на подругу.

— Мне кажется, — сказала Катя, — что надо сократить сроки обучения. Чем скорее мы попадем на фронт, тем больше уцелеет наших людей.

— Но ты представляешь, что это такое — ускорить выпуск? Это значит, что все должны равняться по тебе или по Жене Кургановой, но ведь среди нас есть и такие, которым все трудно, они не могут усвоить мотор, радиосвязь.

— Подтянем их, — продолжала Катя. — Ты подучишь Надю Полевую…

— Нет уж! Нет! — замахала руками Наташа. — С ее характером справится только ангел! А я хоть и летаю, но еще не ангел. А про Марину и говорить нечего. Она если не летает, так спит и стоя и сидя.

— Перестань шутить! Возьмемся за дело серьезно.

Накинув шинели, девушки пошли на собрание. Катя заметила, как посуровели лица девушек, когда Речкина сообщила о положении на фронте. Она переглянулась с Наташей и внесла предложение закончить учение до положенного срока.

Наступила тишина, потом все одобрительно заговорили. Катя продолжала:

— Всех отстающих возьмем на буксир. Вот Мельникова поможет Черненко, она отстает по аэронавигации, Курганова поможет всем отстающим по метеорологии.

— Можно поменьше спать, — сказала Полевая.

— И не терять время на всякие письма, — добавила Курганова.

Предложение было одобрено командованием, и Maршанцева начала тренировать летчиц, а Раскова занималась со штурманами.

На рассвете Марина Михайловна выходила на летное поле, оживленно приветствовала девушек, внимательно оглядывала их. Не обморозились? Не устали? Не закрался ли в сердце страх?

Девушки окружали, ее, притихшие, внимательные, опасаясь пропустить хоть одно слово.

Раскова говорила быстро, отчетливо — она знала, что ее поймут, ведь она сама отбирала на штурманское отделение самых смышленых и самых смелых.

Самолеты опускались один за другим. Штурманы вылезали из кабин и делились впечатлениями.

— Я нисколько не волновалась, — заявила Катя, поглядывая на Раскову, затаенно ожидая ее одобрения.

Но Раскова была скупа на слова и бесконечно требовательна. Она сделала вид, что не заметила восторженного настроения Кати, ожидающей высокой отметки за выполненный урок, только спросила:

— Штурман Румянцева, а как бы вы вели себя, если бы над вами было не голубое небо?

Катя почувствовала, что краснеет от этого сдержанного замечания. В самом деле, тут неуместны ни похвалы, ни восторженность: работа их слишком сурова.

Об этом сказала сама Раскова:

— Запоминайте все, учитывайте каждую мелочь. Там, где будут обстреливать, у вас не будет ничего, кроме личного мужества. Но мужеством не принято хвастать. Оберегайте его и помните, что высочайшее мужество — это победить врага и уйти от смерти.

И девушки работали еще напряженнее, спали по четыре часа, летали при сорокаградусном морозе.

Но однажды утром, придя на аэродром, Катя узнала, что штурманы не могут летать, так как нет самолетов. Аэродром был пуст, если не считать одинокого тяжелого бомбардировщика, который неизвестно каким образом оказался на их аэродроме.

Оставшиеся без вылетов штурманы возбужденно толпились на командном пункте.

— Дорога каждая минута, а мы теряем часы! — возмущалась Катя. Ей было особенно досадно: после учебных полетов она должна была еще заниматься с отстающими.

— Но что же поделаешь, если нету самолетов,--уныло вздохнула Курганова. — Одни улетели за деталями, другие в ремонте. Тут уж действительно безвыходное положение.

Но Катя не хотела с этим мириться, она побежала разыскивать Раскову.

Марина Михайловна недоверчиво посмотрела на нее:

— Не может быть, чтобы не оказалось самолетов. Я еще утром договорилась со штабом, должен быть для нас один самолет.

— Один действительно стоит, но он такой огромный, что к нему и подойти страшно.

— На нем будете тренироваться.

Через десять минут штурманы с Расковой стояли под крылом бомбардировщика. Никогда еще девушки не подходили близко к таким мощным машинам. Все в нем было огромным, начиная от шасси и кончая выдвижной лестницей, по которой они робко поднялись.

— Так это ваши птенцы? — весело заговорил широкоплечий летчик; по-медвежьи медлительно переваливаясь, шагнул навстречу девушкам. Согнув спину, наклонив голову, посмотрел на Катю: — Это и есть штурманы? Значит, их и надо покатать?

Катя всякий раз хмурилась от обиды, когда их так вот насмешливо рассматривали и говорили о них в таком шутливом тоне, но она заметила, что Раскова тоже улавливает этот неприятный тон, но делает вид, что не замечает его, и весело отшучивается:

— Можете катать их как угодно, но чтобы каждая имела по пятнадцати минут штурманского вождения.