Московское воскресенье - [61]

Следующей ночью полк Миронова вместе с приданным ему батальоном Московской Коммунистической дивизии после длинного и тяжелого марша по лесам вышел в немецкий тыл и занял исходное положение для атаки по обеим сторонам Можайского шоссе.

Весь день полк скрывался в лесах, подтягивая артиллерию. Митя удивлялся огромному количеству противотанковых пушек, которые сопровождали полк. К вечеру пушки были подвезены к самому шоссе, там же заняли позиции расчеты бронебойщиков, вместе с ними засели добровольцы — истребители танков. Митя со взводом сейчас лежал возле самого шоссе, замаскировавшись кустами и поломанными щитами противоснежного заслона. На той стороне шоссе лежала рота Евгения. У них были отрыты окопы, им было теплее, чем истребителям, которые могли выдать себя, если бы изрыли снежную целину. Но знать, что брат где-то рядом, чувствовать, что он увидит тебя, поможет тебе, было так приятно, что Митя примирился и с морозом, и с резким ветром. Перед уходом на операцию Машенька наполнила флягу Мити горячим вином, она все еще грела бок, иногда Митя делал глоток, но берег запас для боя.

Он хорошо знал задачу, но все-таки обомлел, когда увидел черную и белую лавину танков, с ревом двинувшуюся мимо них по шоссе и обочинам дороги на Москву. Танки шли так быстро, была столь страшна их тяжелая сила, быстрота движения, что Мите показалось: через час они прорвутся к Москве. Почему они должны пропустить их, почему им не дали приказ жечь и стрелять по этой черной лавине. Часть танков не была даже замаскирована — кто встретит их, если Митя и его бойцы должны безмолвно пропустить их? Он сжимал бутылку с горючей смесью и отчетливо понимал, что может уничтожить одну из этих ревущих машин и умереть, но все-таки сначала уничтожить, а между тем по цепи передавали приказ подполковника: замереть и не выдать себя! А танки шли все стремительней, вот они уже скрылись, послышалось более тихое гудение грузовых машин, рокот бронетранспортеров, визг мотоциклов с прицепными колясками, на которых сидели автоматчики. И в этот момент лес ожил. Небо покрылось пламенем слитного залпа. И в тот же миг затарахтели автоматы немцев, послышались более гулкие раскаты русских автоматов и пулеметов, машины с ходу ринулись с насыпи вниз, в них полетели зажигательные бутылки, а к шоссе уже бежали бойцы в длинных маскировочных халатах и коротких белых полушубках. Машины разворачивались и валились в кюветы. Немцы, остановленные страшным шквалом огня, бежали, спрыгивая с горящих машин, падая под короткими взрывами гранат. Немцы бежали к лесу, а оттуда, пригибаясь к гривам коней, мчались конники, срубая бегущих немецких солдат. Митя привстал в своей норе, восторженно наблюдая вдруг осветившиеся леса, поля, стремительную картину разгрома.

Кто-то крикнул на него. Митя вспомнил, что его задача — держаться так, как будто его здесь и нет, что это мертвое поле, и снова прилег за бугор. Он затих, всматриваясь в медленно надвигающуюся темноту, как вдруг снег вокруг него стал алым. Он взглянул в сторону Москвы, куда ушли танки, и увидел, как встала поперек шоссе и по всему горизонту огненная стена. Она озарила подмосковную землю, словно утренняя заря.

Железный поток ворвался в это пекло, перед ним был огненный вал, такой же, каким в далеком прошлом славяне останавливали конницу монголов. По всему горизонту пылал этот огненный вал, сложенный из сена, хвороста, соломы, политый горючим. Танки пытались прорваться сквозь него, но вспыхивали, не успев пробиться. И, накрывая вал сверху завесой рвущегося металла, ударила русская артиллерия. Тогда заметавшиеся танки, отсеченные от пехоты, повернули обратно.

Теперь Митя понял, зачем он лежал здесь всю эту декабрьскую ночь. Противотанковая артиллерия подполковника Миронова встретила бегущие танки пламенем зажигательных снарядов. Митя встал и с яростным криком швырял бутылки с горючим, тяжелые противотанковые гранаты, опять бутылки. Но теперь в гуле танков не было ничего страшного, танки ревели, как испуганные животные. Они вспыхивали, срывались с шоссе, подорванные гранатами, вертелись на одной гусенице, а по спрыгивающим с них немцам били автоматчики.

Евгений видел эти черные столбы рвущихся и горящих танков, видел выскакивающие из укрытий маленькие фигурки истребителей, люди бросались к танкам, будто забыли об опасности.

В эту декабрьскую ночь, самую великую в жизни Евгения, он не видел ночи. Пылающая стена ярости, преградившая врагу путь к Москве, светила, пока ей на смену не пришла заря.

Здесь впервые за всю свою жизнь Евгений узнал, что такое упоение боем. Узнал, как возвышается сила человека до того предела, когда становится фантастической силой, непостижимой умом, тем, что называется чудом.

Сколько дней они ждали этого часа, сколько готовились к этому чуду, и вот оно свершилось, победа встала перед ними, враг разбит под Москвой.

Евгению казалось, что он слышит сквозь грохот битвы хоралы симфонии. Он слышал их так отчетливо, что даже оглянулся. Лица бойцов сияли, губы шевелились — нет, он не ошибся, люди действительно пели, пели, если не голосом, так всем сердцем, всей душой, всей своей торжествующей жизнью.