Московское воскресенье - [110]

Шрифт
Интервал

«Смерть гадам!»

Девушки остановились у окна. Мимо, к соседнему дому, рулил самолет. На крыльцо выбежала женщина, всплеснула руками:

— Милые мои, вернулись!

Сбежав с крыльца, она обняла выпрыгнувшую из кабины Наташу.

Повсюду слышались веселые и грустные восклицания, из полуразрушенных хат выбегали казачки и обнимали девушек.

Катя подошла к своему самолету, расстелила под крылом шинель и легла, стараясь не думать ни о чем. Почему не встретила их веселая казачка? Жива ли она? Нашла ли своего мужа?

По двору, громыхая ведрами, пробежала Женя:

— Катя! Ты почему лежишь? А где ваша хозяйка? Почему она печь не топит, стол не накрывает?

— Нету нашей хозяйки, — тихо ответила Катя.

Из другого дома, также с ведрами, бежала к колодцу Марина Черненко. На ней поверх брюк был повязан фартук, на голове торчали рожки пестрой косынки. Ну чем не казачка? Она с грохотом поставила ведра возле Кати, низко поклонилась, нараспев сказала:

— Хозяйка гостиницы «Мечта пилота» просит забронировать номера. Сейчас пол вымою — буду пускать желающих. Для вас оставлю «люкс»: две комнаты, ванна, балкон, вид на поле боя.

— А я сейчас самовар поставлю, — сказала Женя и побежала к колодцу.

Катя вздохнула. Горе мешало ей радоваться. Слишком тяжело видеть эти следы войны. Но слезами горю не поможешь. Надо мстить врагу и не слабеть от горя, а бить без промаху.

Она поднялась и пошла к колодцу. Марина, изогнувшись над срубом, ведром на короткой веревке старалась зачерпнуть как можно больше воды.

— Полное! — обрадовалась она, поставив ведро на край сруба. — Что значит ловкость! А хозяйка уверяла, что мне не достать воды. — Черные глаза ее сверкнули на солнце, как золотые. Но тут она увидела Катю и насторожилась: — Что у вас стряслось?

— Ничего, дай напиться.

Марина заглянула в ее печальные глаза и не стала расспрашивать. Выплеснув ладонью щепки, она нагнула ведро.

Из хаты выбежала пожилая казачка, спотыкаясь о пни вырубленных деревьев, заторопилась к колодцу:

— Отдай ведро, нельзя гостье мыть пол. Я и стол в сад вынесла и скатертью накрыла. Прошу к столу, милые мои. Дай ведро, сама донесу, а вы отдыхайте. В воздухе и под землей, думается мне, самая трудная работа. Я вам и постельки приготовила, свежей соломки постелила.

— Приглашайте Катю, — сказала Марина и, подхватив ведра, побежала к хате, плеская воду на сапоги.

— Идите, дочки, чем богаты, тем и рады, — заговорила казачка, обняв Катю.

Проходя мимо опустевшей хаты, Катя спросила:

— А где Анна? Ушла ли она к мужу?

Казачка испуганно покосилась на обгорелое окно, тихо ответила:

— Немцы приказали ей уходить, а она встала вон у той стены и сказала: «Вы уходите из моего дома». Ну, как стояла во весь рост, так и застрелили ее. А дня через три, когда наши шли в наступление, забежал Николай…

Катя молча прошла мимо окна, мимо груды хвороста, оставшегося от сада, подошла к столу, накрытому белой скатертью, и села на скамейку. И вдруг вспомнила ночь, когда она кружилась над этой станицей, отыскивая фашистский штаб. Проверив все ориентиры, она нашла здание штаба и сбросила на него бомбы. Марина оторвала ее от горького раздумья:

— Катя, подавай по конвейеру.

И на стол поплыли миски с кукурузной кашей.

— Катя, не зевай, — кричали девушки, — ешь, пока горячая, больше есть нечего, все фрицы подобрали!

На шум к столу сбегались летчицы и штурманы, разместившиеся в соседних хатах.

Перепрыгивая через груды хвороста, подошла Надя с букетом цветов. Цветы были в кармане гимнастерки, в волосах.

— Складчина? Примите и мой пай. — Она положила букет на стол. Девушки потянулись к нему и растащили по цветку.

Опершись на плечи Марины, Надя заглянула в миску:

— Опять кукуруза! А я иду и думаю, чем это так вкусно пахнет? Не то медом, не то цветами, а это вот чем! — И, взяв миску, она села на ступеньки крыльца. Казачка подошла к ней:

— Здравствуй, землячка! Ну как, навестила ли родителей?

— Лечу, лечу к своему дому! Ужас как соскучилась по маме. Вот пройдем Кубань — и вырвусь в свою Высоколозовую! Теперь уже скоро. Пехота не задерживается, освобождает город за городом.

Казачка смотрела на девушек и вытирала слезы:

— Все живы, а немцы-то говорили, будто вас сожгли на Кавказе. Я как услышала об этом, аж сердце похолодело. И вдруг ночью слышу… тук-тук-тук. Выбегаю, гляжу — самолетик летит. Э, думаю, врут немцы, живы мои девоньки. А тут как раз попова дочка с офицером мимо проходила, я и говорю ей: «Олимпиада Иоанновна, наши летят!» А она отвечает: «Никогда ваши не вернутся». И направились они в железнодорожный сад. Я долго смотрела им вслед, платье на ней было белое, долго видно было. Стали они линию переходить, а в это время как ахнет бомба — и нет офицерика, улетел туда, откуда не возвращаются, и попова дочка с ним за компанию.

Катя перестала жевать цветок, посмотрела на Дашу, та подмигнула ей. Передвинув стебелек в угол губ, Катя спросила:

— Вон там слева упала бомба?

Казачка кивнула:

— Именно там. Там был штаб, под яблонями много машин стояло, а после взрыва я побежала, взглянула — нету штаба! И подумала тогда, не мои ли девоньки пролетели? С той поры и ждала вас.

По лицу казачки текли слезы.


Рекомендуем почитать
Ровесники. Немцы и русские

Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.


Длинные тени

Творчество известного еврейского советского писателя Михаила Лева связано с событиями Великой Отечественной войны, борьбой с фашизмом. В романе «Длинные тени» рассказывается о героизме обреченных узников лагеря смерти Собибор, о послевоенной судьбе тех, кто остался в живых, об их усилиях по розыску нацистских палачей.


Если бы не друзья мои...

Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.


Пусть всегда светит солнце

Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.


Юрий Двужильный

В книгу включены документальные повести журналиста Г. Фролова о Герое Советского Союза Юрии Двужильном и героине битвы под Москвой в 1941 году Вере Волошиной. В результате многолетних поисков Георгию Фролову удалось воскресить светлые образы этих замечательных советских патриотов, отдавших жизнь за Родину.


Время алых снегов

Герои повестей и рассказов, вошедших в этот сборник, наши современники — солдаты и офицеры Советской Армии. Автор показывает романтику военной службы, ее трудности, войсковую дружбу в товарищество, Со страниц сборника встают образы воинов, всегда готовых на подвиг во имя Родины.