Московский гамбит - [12]

— Почему не я? — говорил он однажды Олегу, с которым у него сложились почти дружеские отношения. — Конечно, я был молод. Но ведь я мертв. Зачем же жить мертвому?

И он улыбнулся тогда прямо в лицо Олегу, медленно засмеялся: смех у него был пугающий и сдержанный, за которым словно нарастал бешеный взрыв — злобы и ненависти, но к кому? Может быть, ко всему живому на земле. А может быть, и к самой жизни. У Виктора часто была на лице эта медленная жуткая улыбка, которая неизвестно во что могла разрядиться. Поэтому с ним немного опасно было общаться. Но и в гневе, и в страдании его серые глаза были в глубине холодными, даже когда переполнялись ненавистью.

Впрочем, он любил петь и иногда пел старинные сентиментальные романсы.

Вне этих вспышек он был терпим, но отстранен. Однако его признавали во многих кругах «подпольного» мира Москвы за исключительную личность: это чувствовалось всеми.

И когда он читал среди друзей стихи Сологуба, многим становилось не по себе от страсти и от глубины его проникновения в подтекст:

«Когда я в бурном море плавал

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: «Отец мой, дьявол,

Спаси, помилуй, я тону».

И та медленная, но уже еле уловимая улыбка не сходила с его губ во время чтения.

Впрочем, иногда его закованные большие глаза наполнялись слезами; но были ли это слезы? И они не мешали ему улыбаться.

— Да, я умер, — осторожно говорил он Олегу. — Вся загадка в том, что я умер. И я не могу найти свое собственное Я. Я потерял его и умер поэтому.

Вот с таким человеком и решил Олег познакомить Сашу Трепетова.

Жил Виктор необычно даже для «неконформистов»: не имел нужных документов, комнаты, прописки. Ему помогали, как могли и чем могли. Немного подрабатывал он переводами, взятыми на другое имя.

Некоторое время он жил у Олега и спал под столом: оттуда протягивались его длинные худые ноги.

— Олег, почему ты привязался ко мне? — донесся один раз из-под стола его голос. — Я же страшный человек, и никому не сделал добра.

Где-то в провинции он даже сидел в тюрьме: за отсутствие прописки. Но начальник прогнал его, испугавшись речей Пахомова, особенно в том смысле, что ему все равно, где жить.

— Иди, иди отсюда, — тревожно говорил ему начальник. — Я тебе вот пятерку на дорогу дам.

И Виктор ушел, худой, величавый и неизменный. После этого он попал в Москву и случайно познакомился с Олегом, потом с Ларионом Смолиным, и таким образом его ввели в «неконформистские» круги…

Олег встретился с Трепетовым в молочном кафе на улице Горького. Он слышал, что Трепетов почему-то любил порой назначать важные свидания в молочных кафе. В Беркове и Закаулове не было необходимости — всю главную тяжесть «знакомств» брал на себя Олег.

Саша встретил его уже другой, веселый и оживленный, но сквозь эту «оживленность» пробивалась вдруг какая-то несоизмеримость, которая пугала Олега.

С Виктором уже договорились; он жил недалеко от центра, где его приютил одинокий двадцатисемилетний человек, живущий в двухкомнатной квартире вместе со старушкой соседкой, которая по доброте душевной привязалась к Виктору и даже подкармливала его.

Этого одинокого человека звали Игорь Кравцов. Был он художник, собиратель икон, бард, чуть-чуть юродивый, и кроме того обладал некоторыми суперсенсорными способностями. Эта «чуть-чуть юродивость» делала его особенно популярным среди подпольного мира. Он был один из тех редких людей, которые не только по-настоящему привязались к Виктору, но и могли терпеть его — до определенной грани. Игорь — по сердечной «отключенности» — даже пытался свести его с одной своей знакомой.

Но та насмешливо сказала:

— Ты еще попроси меня переспать с ним, из милосердия. Но я не скорая помощь. И потом я не умею спать с трупом, даже поющим Вертинского.

В общем, она не поняла предложения Игоря.

…В этом визите Саши ни Виктор, ни Игорь не видели ничего удивительного. Все время происходили новые встречи. Но они слышали кое-что о Саше, и это немного волновало их. Но, конечно, Виктор и не подозревал об истинной цели посещения.

Они поджидали гостей на кухне; соседки не было…

Саша церемонно и даже как-то встревоженно поздоровался с Виктором и долго жал ему руку, хотя нелюдимый Пахомов тут же попытался вырвать ее.

Водка на этот раз была отвергнута.

— Вот и замечательно, — обрадовался Саша, потирая руки. — Давно пора прижать немного этот наш национальный порок. Никогда не забуду, как из-за него испортил отношения с академиком Бредовым… Давайте-ка лучше чайку?!

— С пирогами. Пироги у меня есть всегда, — растерянно пробормотал Игорь.

— Вот и чудно.

Потом произошла непонятная суетня: передвигали стол, что-то доставали, заходили к Игорю в комнату, поправляли…

И когда, наконец, уже надо было садиться за стол, Игорь, немного нервничая, вдруг осторожно прошептал на ухо Олегу:

— Ты знаешь, он исчезает.

И незаметно кивнул на Сашу.

— Что?! — ужаснулся Олег, вдруг вспомнивший рассказы про суперсенсорность Игоря. — Что ты мелешь? Куда исчезает? Очнись!

— Исчезает и все. Временами его нету.

— Не пори вздор. Видишь, вот он.

Игорь побледнел и съежился. Но пироги были на славу. Саша не уставал их расхваливать.