Едва азиаты выкатились за дверь, в разгромленном помещении, будто по звуку ангельской трубы, установилась гулкая чуткая тишина. Да и некому было больше особенно шуметь. Кто мог, тот улепетнул, остальные жались по углам или зализывали раны. Таня положила мертвую кудрявую головку Витеньки Строгова себе на колени и баюкала его, точно уснувшего ребенка. К ней прихромал Лошаков, невредимый и сосредоточенный.
– Черт знает что! – сказал расстроенно. – Вавилонское столпотворение! Рукав вон, гляди, оторвали от пиджака. Может быть, нам лучше уехать отсюда? А что такое с Витюней?
– Хорошо держишься, – похвалила Таня. – Витюня получил полный расчет… Ступай к Гоги, забери мои денежки.
– Хорошо, – кивнул Лошаков. Сторонясь ползающих под ногами стонущих раненых людей, он вернулся в рулеточный зал, где женщина в белом халате перевязывала Гоги Меридзе плечо. По нему незаметно было, что он страдает. Напротив, Лошаков давно не видел человека, столь явно довольного судьбой. Свободной рукой он с удовольствием оглаживал женщину по пышному заду, как добрый хозяин ласкает лошадь, прежде чем оседлать.
Все, что происходило вокруг, казалось Лошакову вполне естественным и ничуть не удивляло. В первые секунды, когда началась пальба, он испытал приступ сверхъестественного, неведомого ему доселе ужаса и был абсолютно уверен, что люстра, грохнувшаяся на стол, одновременно размозжила и его собственную голову; но потом вдруг наступило просветление, он как бы переместился в иное измерение, где ни с ним самим, ни с кем-либо Другим уже не могло случиться ничего дурного.
– Меня послала Таня, – почтительно обратился он к доблестному грузину. – Если вас не затруднит, не могли бы вы вернуть ее выигрыш?
Гоги Меридзе повелительным движением бровей остановил какого-то свирепого джигита, нацелившегося вцепиться профессору в глотку.
– Сколько же ей причитается?
– Она не сказала, – огорчился Лошаков.
– Так сходи и уточни. Иначе получается беспредметный разговор. Ты согласен, брат?
– Разумеется, сейчас я выясню.
– Лучше позови ее сюда. Выпьем вина за счастливое спасение от варваров.
На обратном пути Лошаков наткнулся на Леву Клопа" который выполз из-за стойки.
– Эй ты, морда! – прошамкал он снизу. – Осторожнее шагай, протез раздавишь. – Профессор послушно сделал крюк. Таня звонила по телефону, висящему на стене у выхода из казино и чудом уцелевшему. На той стороне провода трубку снял Миша Губин.
– Мишенька, у меня неприятность, – пожаловалась Таня. – Можешь меня выручить?
– Что с тобой?
– Тут небольшая заварушка, и Витеньку Строгова кокнули. Приезжай, пожалуйста, за мной.
– Где ты?
Таня назвала адрес: Коньково…
– Ты приедешь?
– Да, приеду.
Таня повесила трубку и взглянула на Лошакова так, словно увидела впервые. У нее было чудное лицо, какое-то подмокшее. Лошаков доложил, что Гоги затрудняется в размере суммы и приглашает ее выпить. По дороге они снова повстречали Леву Клопа, который уже добрался до противоположной от стойки стены.
– Мадам, – церемонно прогундосил он с пола. – Вам не попадался на глаза мой зубной протез?
– Левчик, не переживай, купишь новый.
– Да, но это будет уже пятый по счету, – в отчаянии воскликнул бармен с Дикого Запада.
В зале женщина-врач уговаривала Гоги немедленно ехать в больницу, но сама была уже без халата и без платья, и Гоги, самодовольно похрюкивая, сосредоточенно прилаживал ее в какую-то хитрую позицию на рулеточном столе с намерением заняться натуральным мужицким делом. Один из его подручных заботливо сметал веничком с сукна хрустальные осколки.
– Гони десять лимонов, Гоги, – объявила Таня, – и я испаряюсь, чтобы тебе не мешать.
– Как может мешать красивый женщина, вай! – Гоги с сожалением поглядел на распростертую на столе врачиху. – Не получится сейчас, дорогая, нет. Очень больно плечо. Ранил пулей, гад.
Женщина приподнялась и села на столе, ничуть не обескураженная.
– Ну и нечего затеваться. Поедем в больницу, надо рентген сделать. Нельзя с этим шутить.
– Я жду, Гоги, – напомнила Таня. – Десять лимонов с тебя.
– Откуда я знаю, что ты не в доле с этими чурками.
– Я свои фишки ставила, ты же видел.
– А это кто с тобой? – Гоги ткнул пальцем в Лошакова.
– Мой друг и свидетель.
Гоги махнул рукой, и двое крепких белобрысых парней, подхватя Лошакова под локотки, мигом удалили его из зала.
– Зачем нам свидетель, вай?
– Гоги, не горячись!
– Кто горячится, Таня, детка! Я тебе в том году что предлагал, да? Ты очень гордая. Адрес мой помнишь? Завтра приходи. Гоги не жадный, нет. Гоги влюбчивый.
Тане он нравился: упитанный горный козел без всяких комплексов. Голый до пояса, с перебинтованным плечом, мускулистый, стоически перемогающий боль – хоть сейчас на случку. Но она никогда не играла по чужим правилам.
– Завтра приеду, – пообещала, – но бабки верни мне сейчас.
Мирный торг прервало появление двух милиционеров, сержанта и капитана. Увидя их, Гоги поморщился, что-то шепнул нукерам. Тут же на столе появился коньяк и тарелочки с закусками. Угощение доставил Лева Клоп.
Капитан, рослый детина лет сорока, почтительно пожал небрежно протянутую руку Гоги:
– Позвонили, стреляют. Я сразу кинулся. Какая помощь нужна, Гоги? Что за налет?
