Московский дивертисмент [журнальный вариант] - [4]

Толпы провожающих. Мужественные юноши бряцают щитами и копьями. Специальные вагоны для перевозки говорящих лошадей, легкая, но привычная истерика в рядах провожающих женщин. И наконец, “Прощание славянки”! Трам-там-там-трам-та-та-та-та-та… Гениальная музыка гениального народа. Народ ест дешевые пирожки с мясом и капустой, бросает пакетики из-под попкорна в урны. Ветер метет свинцовую метель времени.

Эта атмосфера — преломление солнечного света в низко бегущих облаках, ветер, сигналы авто, музыка, по третьему пути второй платформы ходит хозяин вокзала, зеленый тепловоз, пахнет креозотом, нагретым асфальтом, бензиновыми парами — предполагает два взаимоисключающих состояния. С одной стороны, из этого всего рождается умиротворение и покой, отстраненность и уверенность в разумности того, что совершается вокруг. А с другой стороны, надвигается уникальная, изумительная по своей достоверности, предельная и полновесная включенность в происходящее. И каждый волен выбирать состояние по себе.

В какой-то момент Патрокл, гонимый унылым шабатом, птичьим щебетом, духовой музыкой и желанием выпить холодного светлого пива, оказался в аккурат под Шарпеем. В голове юноши, переливаясь, мерцала жизнь и причудливым узором переплеталась с мифами, всемирной историей, лингвистикой и латынью. Шарпей вздохнул, вяло взмахнул бронзовыми, с синим отливом, крыльями, взбрыкнул двумя передними лапами, и невесомый золотой кирпич полетел с крыши здания прямо на голову Патроклу.

Юноша упал как подкошенный!

Ах! сказала Джанет, невольная свидетельница происшедшего, ах! Ей отчего-то стало жаль окровавленного молодого человека, лежащего прямо у колес ее автомобиля. Она выскочила из машины, стала на колени и приподняла его голову. Так это же наш университетский работник! Милый юноша-дворник! И к тому же живой, сказала она с удовольствием! Живой! И засмеялась. Вот хорошо! Как не помочь коллеге? Что за приключение замаячило перед ней, согласитесь?! Это ли не оказия! Это ли не возможность развеяться и проветрить женское естество?! Жалость и умиление — два отличнейших женских чувства, которые сами по себе не имеют никакого отношения к предмету. Но как они бывают полезны в скуке и серости каждодневной пустоты! А еще из них иногда составляется любовь, да так, что и не понять, как и откуда она взялась! Убедившись, что Патрокл жив, Джанет засунула его к себе в машину и поехала вперед! Теперь была цель и смысл. Ведь нужно было отвезти его в поликлинику и вылечить. А кто, кроме нее, мог это сделать еще в бездушной московской толпе, провожающей поезд на Трою?!

Парис и животные

Мальчика воспитала в подмосковных лесах семья медведей. Вообще это редкий случай, когда из ребенка, проведшего первые годы своей жизни вне человеческого сообщества, получилось что-то внятное. Обычно воспитанное животными существо сильно напоминает своих воспитателей. На этом, кстати, стоит вся современная система педагогики. Но здесь не об этом.

Итак, Парис.

Как попал к доброй маме медведице и доброму папе медведу юный Парис? Как оказался в густом подмосковном лесу годовалый мальчик в обосранных и уже успевших засохнуть заскорузлых пеленках, на которых, между тем, просматривался то там, то сям герб королевской семьи Приама?

А очень просто. Мама-истеричка увидела накануне рождения Париса страшный сон. Ей снилось, что она рожает не мальчика, но оперативно-тактический ракетный комплекс Искандер-М. Папочка! Папочка! Я родила русский ракетный комплекс, в испуге орала она глухой ночью, глядя выпученными со сна глазами на своего мужа Приама. Я родила его! Я родила его! О Зевс, за что мне такое наказание! Пот стекал по ее пушистым щекам и подбородку, она плакала от ужаса, всхлипывала и дрожала. Странный сон, согласился Приам, включил ночник над кроватью, закурил. Странный и, скажу тебе больше, предвещающий какую-то ужасную чуму на наши головы в самом ближайшем будущем! Более того, эта чума будет связана с тем, что выйдет из твоей утробы, мамочка! А, кстати, когда тебе рожать? Завтра об эту пору, призналась Гекуба, плюс-минус десять минут по московскому времени.

Все ясно, сказал Приам, который славился своим умением решать трудные вопросы. Ребенка нужно умертвить! Как умертвить? Да ты охренел! Гекуба схватилась толстыми ручками за свое волосатое личико. Как умертвить? Не будет этого! Не будет! Приам, мы же не звери?! Мы же не можем так поступить с собственным сыном?! Это почему же не можем? Да потому, что он наш сын! Логично, вынужден был признать Приам. А мы сделаем по-другому. Как мы сделаем, скажи? Оставь теперь эту заботу мне, ласково сказал Приам, ты роди, а я сам ему дам лад! Он потушил в пепельнице папироску, выключил ночник, повернулся на другой бок и захрапел.

И вот Гекуба родила славного пухлого малыша восьми килограммов весу. Малыш был развит не по годам, засматривался на молоденьких служанок. Ползая, заглядывал им под юбки и, насосавшись медовухи из маленькой хорошенькой бутылочки с нарисованным на ней голубеньким слоненком, иногда не просыпался по двое-трое суток подряд.

Даже жалко, говорил Приам задумчиво, что придется его удалить из дворца, творческая личность в нем чувствуется! Живой малец, верткий, крупный, ухватистый, со своими странностями и предпочтениями. Жаль! Ох, сынок, ты мой сынок, ох, сына ты моя, сына, рыдала безутешная Гекуба! Да, млять, ситуация, невесело пожимал плечами Приам и уезжал в Китай-город в “Порто Мальтезе” кручиниться.