Московские големы - [3]

— Рад тебя видеть, чучинько, — заулыбался Кани, широко раскрывая объятия.

Некоторое время они с Икой крепко обнимались, похлопывая друг друга по спинам от избытка чувств, при этом во все стороны летели клочья дерна и кирпичная крошка. Когда Мягкий Краб выпустил наконец Сырого Кальмара на свободу, тот вежливо раскланялся с Унаги: они были едва знакомы и не могли пока позволить себе подобных фамильярностей.

— Однако чем же так провинились местные туземцы, что удостоились нашего визита? — поинтересовался Ика, покончив с приветствиями. — Поговаривают, копрофагия и демонолатрия процветают здесь? Потянет ли это на несколько тысяч лет в четвертом круге ада по совокупности деяний?

— Чего только не процветает здесь, в этой великой Багряной Блуднице, — сокрушенно покачал бесформенной головой Кани. — Копрофагия, демонолатрия, инцест, адюльтер, содомия, ксенофобия, метросексуализм. Отмечались даже отдельные случаи сидеродромофобии. Оперативным работникам твоего уровня всегда найдется занятие.

— Ну, добро! — обрадовался Сырой Кальмар. — В последний-то раз я, смешно сказать, не проломил ни одной башки!.. — Его слегка качнуло, и он поспешно отступил с поползшего из-под ног участка тротуара.

Шиитаке Императорский Гриб составил себе твердое тело из асфальта. Для этого он стянул в огромную воронку все дорожное покрытие в радиусе семи метров от уже воплотившихся големов. Пластичный и вместе с тем прочный материал позволил ему точнее, нежели коллегам, передать очертания человеческой фигуры, однако эти же свойства асфальта привели к тому, что Императорскому Грибу не хватило сил раскрыть глаза: они никак не хотели разлепляться.

— Подымите мне веки, засранцы! — захохотал Шиитаке. Голос у него был масляный и шелестящий, словно вытекающий из разбитой цистерны горячий гудрон. — Категорически не вижу!

Ика вытянул острый указательный палец из колотого кирпича и снайперскими тычками пробил в неподвижных глазницах товарища две неровные дыры. Чудесным образом прозревший Шиитаке Императорский Гриб неспешно перездоровался с коллегами, оставляя на их лапах и плечах тягучие следы разогретого асфальта, и начал с интересом озираться по сторонам, разглядывая многоэтажные здания, обступившие двор дома нумер 161 по Люблинской улице.

— Однако и архитектура же, — уважительно произнес он. — Тысяча морских чертей! Вот это инсулы! Пожалуй, даже римские пониже будут. Я имею в виду эпоху расцвета Первого Рима, конечно — через триста лет они уже все обрушились от ветхости. Слышишь, Ика? Эти здания больше напоминают неприступные скалы Финикии — помнишь, когда мы с тобой топили галеры феаков в проливе?..

— Ну, зиккурат Этеменанки-то повыше был, — заметил Унаги Копченый Угорь.

— Эка сравнил! — возмутился Шиитаке. — То ж Вавилонская башня, а то жилища простых смертных!..

— И за это, кстати, они тоже будут примерно наказаны, — заявил Кани Мягкий Краб. — Когда они построили гигантскую башню для своего божества движущихся картинок по имени Останкин, никто им слова не сказал. Сакральные объекты налогом не облагаются. Но после того, как появился величайший артефакт человеческой гордыни — жилой комплекс «Алые паруса», — терпение небес иссякло. Хотя события 11 сентября 2001 года, казалось бы, должны были навести смертных на определенные размышления.

— Имеющий уши да увидит, — фыркнул Ика.

— Имеющий зубы да укусит, — проговорил Унаги, надменно озирая обреченные многоэтажки.

Со стены расположенного рядом элитного детского сада внезапно потекла облицовочная плитка, точно пена из огнетушителя, случайно попавшая на вертикальную поверхность — лихая Эби Сладкая Креветка энергично формировала себе твердое тело.

— Привет, мальчишки! — воскликнула она, едва приняв форму, которую с известной долей условности можно было назвать антропоморфной. Звуки ее голоса подскакивали, громыхали и перекатывались, словно гравий в катящейся со склона железной бочке. — Чего у нас новенького за последние двести лет?

— Хай, куколка. — Куколка скорее напоминала деревянного солдата Урфина Джюса, для разнообразия выполненного из глазурованной керамики, но Кани это отнюдь не смущало. — Все по-старому. Пассионарии правят, плебс безмолвствует. Хлеба и зрелищ. Илиас малорум. Земля крестьянум. Все как обычно, ничто не меняется в подлунном мире. — Он дружелюбно хлопнул Эби по заднице, и на землю посыпались расколотая плитка и цементная крошка.

Сладкая Креветка чмокнула его в щеку и уже собралась перецеловать по часовой стрелке всех присутствовавших, как вдруг плитка на том месте, где согласно проекта должно было находиться лицо прелестницы, озабоченно заскрипела.

— Алё, Кани, тут же храм! Ты что, совсем ку-ку?!

— Храм? — забеспокоился Ика. — Не, на храм мы с пацанами не подписывались! — Он быстро дотянулся до ноосферы и подключился к ней через астральный тридцатидвухконтактный разъем. — Ага. Так... Храм неустановленного божества «Утоли моя печали» в Марьине... Великий Дагон, что за дурацкие названия у святилищ в этой местности! Почему бы не назвать храм просто и со вкусом, как поступают все нормальные люди — именем того из богов, которому он посвящен? В конце концов, почему в слове «мои» опечатка? Это уже просто ни в какие ворота!