Московия - [122]

Мы выехали 11 ноября в сильную метель, 14-го прибыли в Вязьму, 17-го — в Дорогобуж, 19-го — в монастырь Шмеркалки, в тот же день переправились через Днепр. 20-го — до церкви Козьмы и Демьяна, 22-го прибыли в Смоленск, откуда выехали 25-го и до 27-го ночевали под открытым небом. Так вплоть до Дубровно, куда прибыли 28 ноября, получили там нашу поклажу, которую из Вязьмы отправили по Бори-сфену, а также нашли ожидавшего нас там литовского пристава, от которого впервые услышали о поражении и гибели венгерского короля Людовика.

Через четыре мили от Дубровно мы 30 ноября приехали в Оршу. Отсюда тем же путем, каким я возвращался в предыдущий раз.

Здесь мы отдыхали один день. 2 декабря — Друцк, восемь миль. 3-го — какая-то деревня, еще восемь миль. 4-го — Гродно, три мили. Потом опять деревня, три мили, и три мили до Борисова на Березине. 7-го — Логойск, восемь миль, а 9-го — до Радошковичи, пять миль. Потом две мили до Красного и еще две до Молодечно, куда мы ехали днем.

12-го — Крево, шесть миль — пустой каменный замок рядом с местечком. 13-го — Меднинкай, семь миль; здесь тоже каменный замок, совершенно пустой, рядом с местечком.

14-го — Вильна, столица Литвы. Там протекает большая река по имени Вилия, впадает в Неман, берущий начало у Ковно, которое в четырнадцати милях от Вильны по суше и в восемнадцати — по реке. И маленькая речушка впадает там же, по имени Вильна, как и город называется местными жителями. Здесь мне сообщили, что король Людовик венгерский погиб в битве с турками при Могаче 29 августа и что мой господин стал королем чешским.

Здесь мы встретили ласковый прием и обильное угощение у побочного сына короля, виленского епископа Иоанна.

От Вильны до Кенигсберга — шестьдесят, до Риги — пятьдесят, до Киева — двести, до Львова — сто, до Кракова — сто девять, до Варшавы — шестьдесят четыре, до Гданьска — восемьдесят немецких миль.

27 декабря мы выехали из Вильны через Руднин-кай, в четырех милях далее,

Валькининкай, три мили, здесь два охотничьих двора короля,

Меркине, городок, получивший имя от текущей здесь реки с тем же названием, семь миль, 29 декабря,

Ожа, шесть миль,

Гродно, в последний день декабря, княжество на реке Немане, семь миль,

пустынный край вплоть до Крынки, шесть миль.

Когда мы двинулись сюда 1 января, то сделался жестокий мороз, и порывистый восточный ветер вихрем крутил и разбрасывал снег, так что от столь сильного и лютого холода, замерзнув, отмирали и отваливались шулята у лошадей и иногда сосцы у собак. Я сам чуть было не лишился носа, да пристав вовремя предупредил меня.

Как только мы прибыли в гостиницу, я обнаружил вместо бороды большой ком льда. Пристав спросил, как у меня с носом; я пощупал его, но никакой боли не почувствовал. Пристав настойчиво остерегал меня. Когда же я подошел к огню, чтобы растопить лед на бороде, и тепло пробрало меня, тогда только я почувствовал, что нос болит. Я спросил у пристава, что теперь делать. Он велел хорошенько растереть снегом кончик носа. Я занимался этим, пока не устал; после этого у меня образовалась на носу корка толщиной с тыльную сторону ножа, под которой он со временем зажил.

Мои люди взяли в Москве молодого петушка, выросшего во взрослого петуха с толстым гребнем; он сидел у нас, по немецкому обычаю, на санях. Он чуть не умер от холода. В гостинице он повесил голову, но слуга сразу же отрезал ему гребень, этим не только спас петуха, но и добился того, что тот, вытянув шею, на удивление нам немедленно принялся петь. Я рассмотрел гребешок: он был весь набит льдом. Мартин Гилиг, портье Его королевского величества, испанец, раздобыл в Москве суку, которая только что ощенилась, поэтому ее задние соски были еще полны. Они почернели прямо как черное сукно и отвалились. У Матиаса Целлера два пальца на руке застыли так, что он до самого Кракова не мог согнуть их и пользоваться ими; он забрался в один крестьянский домик, и его вынесли оттуда насильно, посадили в сани и так увезли; Франц Фицин, сын моей сестры, был уже белый и замерз бы, если бы Мартин Гилиг не взял его с лошади к себе в сани и не укутал в свой волчий мех. У одной из лошадей в упряжке графа от мороза отвалилось несколько кусков от мошонки, как будто отрезали. Нам пришлось подождать здесь один день, так как кое-кто заблудился и в гостиницу явились очень уставшие.

От Крынок, 3 января, через большой лес в Нарев, восемь миль. Здесь река того же названия;

на другой день Вельск, четыре мили; крепкий замок близ местечка,

Миленец, четыре мили, деревня,

Мельник, три или четыре мили; замок при местечке на реке Буге,

Лошицы, семь миль.

Здесь — граница.

Через восемь миль далее, 8 января, польский город Лукув, расположенный на реке Окшея. Это старостничество. Начальник этой местности называется староста, что значит «старейший»; говорят, под его властью состоят три тысячи дворян. Там есть несколько селений и деревень, в которых число дворян до такой степени возросло, что нет ни одного крестьянина. Очевидно, отцы с течением времени так разделили землю среди своих сыновей, и еще в то время у каждого отца было шесть, восемь, а то и десять сыновей без обеспечения.