Московии таинственный посол - [72]

Его тронули за плечо. Он обернулся, готовый протянуть руку или, напротив, выхватить стилет. Но не сделал ни того ни другого, а удивился так же неподдельно, как за минуту до того мальчишка, убежавший вслед за непослушными корабликами. Перед ним стоял один из вчерашних гостей — самый молодой.

— Разве вы не уехали?

— Я догоню остальных. Остался, чтобы поговорить с тобой, Учитель.

— Почему ты называешь меня Учителем? Я сам на старости лет рад был бы у кого-нибудь поучиться. Все еще ученик я. И об этом думал сейчас.

— Я видел: ты беседовал с мальчишками.

— Немного с ними. Немного с самим собой.

— Мне хотелось бы остаться при тебе. Научиться тому, что знаешь ты. Возьми меня в науку.

— Да ведь лишь думают, что учитель выбирает себе учеников. На самом деле каждый ученик сам выбирает себе учителя. Если он не захочет учиться, то ничему и не научится. Тогда учитель бессилен.

— Я выбрал тебя! А раз я тебя выбрал, значит, ты не вправе меня гнать.

— Но я и не гоню тебя. Пока только расспрашиваю. Хочу знать, почему ты вдруг решил остаться.

— Не обидишься, если скажу честно?

— Кто же на честные речи обижается? Лишь слабый и злой. Говори.

— Ты мудр. Ты нужен всем нам. Может быть, один ты знаешь, как сделать самое главное для всех нас — и для московитов, и для здешних людей, и для болгар. Где ты всему этому учился? У кого?

— У разных людей. И в разных местах. Как каждый ученик, который действительно хочет чему-то научиться, сам выбирал себе учителей. Порою менял их, но никогда не предавал. Но почему тебя все это интересует?

— Понятно ведь: выбираю себе Учителя. Смеешься?

— Просто ты поймал меня на слове. И правильно сделал. Я увидел, что ты на равных со мной говоришь. А это самое главное. Ведь если не чувствуешь себя равным любому, толком ничему не научишься. И Учитель не выше ученика. Учитель больше успел и больше знает. Но ученик должен понимать, что и ему эти знания, а может, еще и другие, сверх тех, какие внятны учителю, со временем тоже будут доступны. А ежели не так, то в конце концов он невзлюбит Учителя. По глупости или от зависти. И предаст его.

Молодой снял шапку и отступил на шаг.

— Не обо мне ли ты это?

— Конечно, нет. Тебя я готов взять в ученики. И в тебе я уверен.

— Выходит, ты знаешь меня?

— Знаю.

— Но откуда?

— В глаза посмотрел. У старости свои преимущества. Быстрее людей распознаешь. Только что смотрел, как мальчишки кораблики пускали. О каждом ли из них хоть что-то можно наперед узнать? Один из мальчишек решил сделать кожаный парус. И это хорошо. Кожаный парус крепок. Ветру труднее изорвать его в клочья. Зато и кораблику тяжелее. Вот он накренился и потонул. Но мальчишка-то не бросился и не спас свой кораблик, а побежал за чужими…

— Мне кажется, что я понимаю, о чем ты говоришь, Учитель… Спасибо, что принял. Через три недели вернусь, хоть и не нравится мне этот город.

— Почему же? Город красивый.

— Город, может, и красивый, хотя из серого камня, а я люблю разный камень — розовый и голубоватый, как у нас… Но главное — небо здесь низкое. И всегда в тучах.

— А ты не бойся низкого неба. Был здесь один мечтатель. Низкое небо показалось ему близким. Он начал башню к нему строить.

— И что же?

— Сорвался, разбился насмерть.

— Ну а башня?

— Так и осталась недостроенной. Разваливается понемногу. Да и люди помогают — разбирают на камни для своих домов.

— Ты меня предостерегаешь?

— Нет, но уже учу.

— Не дерзить небу?

— Осторожности. Дерзость тогда хороша, когда она не бездумна. Такая дерзость уже смелостью зовется. А без смелых людей, что за мир был бы — безгласная пустыня. Жду. Возвращайся.

А сам он направился к Рынку. Редкие прохожие почтительно здоровались с ним — королевский заказ на мортиру сразу сделал печатника лицом во Львове почитаемым.

Письмо богу

Что можно было сказать об этой руке? Тонкое запястье, длинные пальцы, холеные ногти. Но это была не рука неженки. Напротив, несколько шрамов — на большом и указательном пальцах и на тыльной стороне ладони — свидетельствовали о том, что хозяин руки был воином, ему доводилось настаивать на своем с помощью оружия. Но сейчас пальцы сжимали не рукоять шпаги, а перо.

На листе плотной дорогой бумаги одна за другой рождались четкие каллиграфические строки:

«…Нам стало известно, что после успехов короля Стефана на севере Он переслал через доверенное лицо в Москву чертежи пушек новых конструкций. Но чертежи эти должны попасть в руки не царя Ивана, а каких-то пушечных дел мастеров, имен которых выяснить нам не удалось. Следует думать, что Он сделал это на тот случай, если король Стефан, воспользовавшись неурядицами в Москве после возможной смерти царя Ивана, вновь возобновит военные действия. Тем не менее Он не был (и не мог быть в прошлом) тайным послом московского царя в Литву и Королевство Польское. Многие факты — некоторые из них будут ниже изложены мною — убеждают, что о подобном не может быть и речи.

Надо учесть, что человек Он крайне скрытный, судя по всему, немало в жизни потерпевший, а потому не склонный раскрываться не только перед первым встречным, но даже перед друзьями и учениками. Так и не удалось выяснить, где обучался Он. Но несомненно, что умеет писать и говорить на латыни, на польском, немецком и, как можно предположить, еще на итальянском и турецком.