Московии таинственный посол - [45]

— А ведь мы с тобой старики, Иван! — ни с того ни с сего сказал Курбский, потеряв вдруг интерес к разговору. — Ты раньше щеголем был… Другим тебя помню. Да и я уже не тот. Совсем не тот…

Курбский поднялся, сказал: «Оставайся с богом!» — и начал спускаться по крутой лестнице. Потом вдруг задержался, поднял голову.

— Король Стефан в войско зовет. Быть еще одной войне. Наверное, последней. Кто кого… Послушай, Иван, а царевич Дмитрий, которого нянька в Шексну уронила… Вот ежели бы он выжил… Пустое? Допустим. Но отчего нам не поискать царевича здесь, среди своих, среди московских? Кто докажет, что он не настоящий? Мало ли за последние годы княжат да бояр в Литву перебежало! Из них можно было бы и выбрать. Вернулись бы в Москву с честью… Ладно… Успехов тебе!

Федоров глядел из окна вслед князю Андрею. Тяжело и грузно шел тот с горы. Чувствовалось, что каждый шаг стоит ему труда. И не верилось, что это тот же Андрей Михайлович Курбский — красавец воевода, любимец царя, человек, у которого были задатки для того, чтобы стать самим Цезарем, а если не Цезарем, то тираноборцем Брутом, который в сознании потомков был так же велик, как и сам Цезарь. Но он не стал ни тем ни другим.

Где его настигнет смерть? В походе на Москву? Тогда, может быть, хоть зароют в родной земле, где-нибудь на берегу тихой, прохладной реки… И превратится Андрей Курбский в шумящий и вздыхающий на ветру камыш. Так неужели же это все, что можно сейчас пожелать гордому князю?

Разве есть у князя тьмы свет?

Время от времени налетал ветер. Тугой, хоть кулаком в него стучи. Он приносил с собой звон колоколов острожских церквей, тревогу и сухую, холодную пыль.

На батареях было тихо. Пушкари давно забили заряды, ядра, дробь. Оставалось молча ждать. И это было самым трудным.

— В восьмой войне участвую, а такого еще не видывал, — жаловался князю Острожскому вывезенный из Семиградья главный пушкарь Лупол. — Пушки для того и делают, чтобы стрелять по цели, а этот хочет бить по пустому полю!

— Делай, как тебе велено! — хмуро бросил Острожский и отъехал к лесу, где стоял резервный полк.

— Доведет нас этот до беды.

«Этот» — печатник Иван. Неделю назад князь призвал его в замок:

— Татары перешли Днепр. Идут на нас.

И опять эти спокойные серые глаза, которые казались князю слишком дерзкими, а взгляд их слишком прямым.

— Вместе с нами в поле выйдешь?

— Раз надо, выйду.

— Тебе пищаль доверить? Или топор?

— Как решишь, княже.

— Похвальное послушание. И на том хватит лукавства. Поставишь пушки так, как под Казанью стояли. А то и получше. Не мне тебя учить. Твои чертежи были у русских воевод в Ливонии. Чтоб и сейчас все было не хуже. Все понятно?

— Да, понятно, — сказал печатник. — Постараюсь сделать.

Позднее Константин потребовал, чтобы Федоров показал ему план расположения батарей. Тыча коротким пальцем в бумагу, он спрашивал:

— Это что?.. А это?.. А это?..

Федоров показывал, объяснял: артиллерия редко приносит абсолютный успех в войнах только потому, что стрельбу приходится вести бессистемно. У противника много времени, чтобы после залпа, пусть даже точного, прийти в себя, перестроить ряды. Если же сделать огонь методичным и вести его по системе, непривычной для противника, успех будет большим. Батареи второй линии дадут залп не по самой татарской коннице, а с недолетом. Цель — сбить строй, заставить коней шарахнуться. А через минуту — залп батарей первой линии. Пушки должны быть заранее пристреляны по ориентирам на поле.

— Я ничего не понял, — сказал князь. — Авось и татары не поймут. Но смотри, если из твоих фантазий ничего не выйдет, до божьего суда я устрою свой… Впрочем, давай-ка подумаем над всем этим еще раз. Где, ты говоришь, должны стоять пушки?..

Когда в день битвы, с утра, батареи пристреливали по ориентирам на поле, князь стоял на холме, вдали от всех. Он глядел вперед, туда, где ядра вспарывали мерзлую землю. Внимательно, как ученик в книгу. Но после окончания пристрелки ничего не сказал. Федоров понял: идея одобрена. Но вся ответственность за битву лежит все же на нем. В случае неудачи князь не пощадит.

Порывами налетал ветер, принося с собою колокольный звон. К полудню он сменил направление, и в воздухе отчетливо запахло гарью. Горели дальние села. Прискакали гонцы от начальника заслона сообщить, что отряда уже нет — смят, разбит. Может, и сам начальник погиб.

И почти сразу же от дальнего голубого леска стали отделяться деревья и бежать по равнине в направлении батарей и двух центральных полков Острожского, выстроившихся на пригорке. Ели отрывались от леса и выпрыгивали на равнину. Одна, вторая, третья… Вот их уже несколько сотен.

Это было как сказка наяву. Сам лес двинулся на княжье войско.

Федоров улыбнулся. Сказочное видение вблизи окажется всадниками с кривыми клинками, готовыми резать всех, кто под руку подвернется.

— Боже, сколько! Пол-Крыма привалило!

— Какое пол-Крыма? Целый Крым!

Непонятно, откуда на батарею забрел архиепископ Дионисий. Он был бледен. Борода всклокочена.

— Албо есть у сатаны правда? — громко спрашивал он. — Албо есть у князя тьмы свет?[22]

Дионисия пытались увести, уговаривали возвратиться в Острог.