Московии таинственный посол - [33]

Торквани вскочил. Ему надо было бы, не оглядываясь, бежать к двери. Но он решил поглядеть в глаза графу. И это было ошибкой. Торквани понял, что беседует с дьяволом. И дьявол не остановится ни перед чем. Вправду вышвырнет в окно или открутит голову.

Челуховский взглядом показал Торквани на кресло. Торквани снова сел.

— Я буду жаловаться! — сказал он.

— На что?

— Эти угрозы…

— Я вам не угрожал. Я вам объяснял разницу между нами. И причины вашей ненависти ко мне. Завидуете и боитесь…

Затем граф подошел к бюро, открыл его специальным ключом, который висел у него на цепочке на груди, вынул из ящика белый клочок материи и маленький золотой крестик. Все это он подал Торквани:

— Вам знакомо?

Торквани повернул крестик тыльной стороной к себе и изменился в лице.

— Как!

— Читайте всё! — сказал граф.

Торквани прочитал то, что было написано на клочке белого шелка, и начал сползать с кресла на паркет.

— Но я не знал. Генерал[12] ничего не говорил мне.

— Он и не должен был говорить. Я здесь вовсе не для того, чтобы каждый встречный-поперечный знал обо мне.

Торквани смиренно проглотил и встречного-поперечного. Что делать, с личными представителями генерала не спорят.

— Теперь расскажите по порядку, чего именно вы хотите от этого бедного Геворка. Зачем вам его дневник?

— Геворк дружит с московским печатником.

— Допустим. Ну и что же?

— В дневнике могут быть записи, которые прояснят роль печатника.

— А что здесь прояснять? Печатник приехал, чтобы издавать во Львове русские книги.

— Да только ли книги? Есть подозрение, что он тайный посол московского царя…

— Вам самому пришло это на ум или же вы с кем-нибудь советовались?

— Но это ведь очевидно…

— Что очевидно? Тайные послы не случайно называются тайными. Они не болтают о своих делах на каждом перекрестке.

— Прошу меня извинить, — опустил голову Торквани. — Мне казалось, что я действую правильно.

— Вы просили у Геворка дневники?

— Да, просили. Вернее, просила пани Регина.

— Очередная глупость. Неужели она не могла прочитать их тайком?

— Но как?

— Боже мой, долго ли красивой женщине попасть в комнату к одинокому мужчине?

Торквани в ужасе всплеснул руками, но от замечания воздержался. Однако вид его говорил о том, что слова графа представляются ему кощунственными.

— Что вы так на меня смотрите, Торквани?

— Я не понимаю вас!

— Случается… Не всем дано понимать других людей. В таком случае, вспомните «Правила скромности», которые наш первый генерал, святой Игнатий Лойола, писал, обливаясь слезами. Это его завещание нам. Итак, параграф второй. Читайте по памяти.

— Я…

— При чем здесь вы? Речь идет о параграфе.

— Мне…

— Хорошо, тогда я вам напомню. Второй параграф «Правил скромности» начинается словами: «Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости». А вы, Торквани, вертите головой, как перепуганная птица. Перейдем к третьему параграфу. И его вы уже забыли? Итак: «Глаза обычно должны быть опущены, их нельзя слишком поднимать и смотреть по сторонам». Правильно?

— Совершенно верно, — сказал тихим голосом Торквани.

— Если вы хорошо помните правила, то, может быть, прочтете и четвертый параграф?

— Да, — сказал Торквани. — Конечно… Я сейчас же… «Разговаривая, особенно с лицами, облеченными властью, не смотреть им пристально в лицо, а большей частью ниже подбородка…»

— Абсолютная истина. Так почему же вы, Торквани, так испуганно глядите мне не ниже подбородка, а в глаза? Но это детали. Вы мне лучше расскажите, зачем пьяницу Корытку посвятили в дело?

— Он мертв.

— Откуда вы знаете, что он говорил перед тем, как умереть? Дались вам эти дневники! Только растревожили и Геворка и печатника. Теперь придется действовать.

— Скажите — мы всё сделаем.

— Делать не надо уже ничего… Впрочем, нет, кое-что надо. Пусть пани Регина назначит этому учителю пения еще одно свидание. И сообщите мне о времени.

— Он может не прийти.

— Что-то почувствовал?

— Не знаю.

— Ну, Торквани, с вами слишком много хлопот.

— Я виноват.

— А толку от ваших признаний? Как теперь быть с Геворком? Боюсь, что он знает слишком много. Все по вашей милости. Свидание назначить. Это обязательно. Мне о том сообщить непременно. Не кивайте в такт моим словам головой. Вы не дрессированный попугай! На будущее запомните: прямолинейные действия хороши лишь при пожарах. Тогда надо самым кратким путем бежать к выходу на улицу. С печатником бороться надо было иначе — открыть такую же русскую типографию, но лучше оборудованную. А его типографию задушить. Не давать ему работать. Вам, наверное, придется в ближайшее время сменить местожительство. Я вам сообщу о том дополнительно. А сейчас соберите обломки трубы. Пусть пани Регина пошлет все это на площадь Рынок, в мастерскую. Сколько попросят за ремонт, столько пусть и заплатит. Теперь уже всё.

Граф отвернулся к окну и запел песенку. И была она до ужаса легкомысленна: «О bella, bella mascherata!» — «О прекрасный, прекрасный маскарад!»

Пани Регина ждала Торквани в зале.

— О-о-о! — сказала она, увидев его с обломками трубы в руках.

— Это святой человек! — прошептал Торквани. — Мы в нем жестоко ошибались. Мы должны целовать ему руки.