Моряк, которого разлюбило море - [8]

— За это можете не волноваться.

На смену Ёрико Касуга явилась секретарша директора складов Иокогамы, а после шли уже только обычные покупатели.

Фусако, как всегда, купила бутерброды и чай в немецкой кондитерской напротив и, вернувшись в офис, снова оказалась в одиночестве.

Подобно человеку, ныряющему в постель досмотреть прерванный сон, Фусако, повертевшись на стуле, с легкостью вернулась в позавчерашний день, на капитанский мостик «Лояна»…

В сопровождении Цукадзаки они наблюдали за разгрузкой. Спустившись на шлюпочную палубу, смотрели, как поднимают груз из четвертого трюма. Люки были сдвинуты, обнажив гигантскую темную пасть — словно земля разверзлась под ногами. Внизу мужчина в желтом шлеме вручную направлял лебедку, балансируя на выступе лючины.

Кое-где на дне сумрачного трюма тускло поблескивали крошечные фигурки голых до пояса портовых грузчиков. Подхваченный грузовой стрелой груз, покачиваясь, взмывал над трюмом и освещался солнцем. Солнечный свет моментально ломался на полосы, с неимоверной быстротой скользившие тенями вдоль плывущего в небе груза, и вот, догнав проворное полосатое скольжение, сетка уже висит в небе над лихтером.

Мучительно долгая подготовка и мгновенный полет. Опасный серебристый блеск изношенного троса… Фусако наблюдала за всем этим из-под зонта.

Она физически ощущала, как после долгого раздумья и подготовки, раз за разом, легко подхваченный мощной стрелой, резко уносится тяжелый груз. Это чувство, когда казавшаяся неподъемной тяжесть вдруг воспаряет в небо, было ей хорошо знакомо. Обычная повседневная работа и вместе с тем — чудо… «Трюм пустеет», — подумала Фусако. Наполненное безжалостным движением лебедки время между тем казалось далеким и долгим, будто застывшим на ленивой жаре.

Кажется, именно тогда Фусако сказала:

— Спасибо, что уделили нам время. В знак признательности приглашаю вас завтра куда-нибудь на ужин, если вы свободны.

Тон ее вроде бы был сдержанным и светским, однако Цукадзаки наверняка расслышал в нем намек. В его взгляде читалось искреннее удивление.

Фусако вспомнился вчерашний ужин в отеле «Нью-Гранд», тогда еще просто вежливый ужин. Он ел, как и подобает офицеру, тщательно соблюдая этикет. Потом долгая прогулка. Он сказал, что проводит ее до дома, и они дошли до парка на холме Яматэ-тё, а потом, никак не решаясь расстаться, сидели на скамье, откуда виден был весь порт. Затем долго говорили. Говорили о разном. После смерти мужа она ни разу так долго не разговаривала с мужчиной…

Глава 4

Расставшись с Фусако и условившись встретиться вечером после закрытия магазина, Рюдзи вернулся на судно, но тут же вновь вызвал такси и отправился в опустевший от палящего летнего солнца город, взобрался на холм Яматэ-тё и, не придумав ничего лучшего, решил провести время во вчерашнем парке.

Днем здесь было безлюдно, фонтанчик с водой переполнился, окрасив брусчатку в черный цвет, на недавно подвязанных кипарисах стрекотали цикады, внизу с глухой тяжестью ревел порт. Дневной пейзаж Рюдзи заштриховывал вчерашними ночными воспоминаниями.

Он мысленно перебирал события прошлого вечера. Ворошил память снова и снова, пробовал на вкус.

Поддев ногтем кусочек горячей и сухой папиросной бумаги в уголке рта и не смахивая пота, Рюдзи в очередной раз подумал о том, какую ахинею он нес вчера.

Он и словом не обмолвился женщине о скрытых в его душе мечтах и тоске, о захватившей его, наполненной океанскими волнами гигантской темной страсти. Каждая попытка заговорить об этом заканчивалась неудачей. Если Рюдзи порой и считал себя неудачником, то в те мгновения, когда закат над прекрасным заливом окрашивал его грудь багрянцем, он был твердо убежден в собственной избранности. Вчера он даже об этой убежденности не смог вымолвить ни слова. Ему вспомнилось, как Фусако спросила:

— Почему вы не женаты?

Он с улыбкой ответил:

— Нет желающих идти за моряка.

Вообще-то он собирался ответить так:

— У всех моих сослуживцев уже по двое, по трое детей. Моряки по многу раз перечитывают письма из дома. В письмах детские рисунки — солнышко, цветочки… Эти парни отказались от своего счастья. Ну а я пусть и не делал ничего, для того чтобы обзавестись семьей, зато жил с мыслью, что я уникален. Ведь если ты мужчина, то однажды, когда в предрассветной тьме прозвучит одинокий прозрачный горн, низко опустятся густые облака и далекий твердый голос назовет твое имя, ты оставишь все и пойдешь навстречу своей судьбе… Пока я жил с этой мыслью, мне незаметно перевалило за тридцать.

Но ничего такого он не сказал. Отчасти потому что думал, что женщина его не поймет.

Не рассказал и про свой образ идеальной любви. Он считал, что на пути к лучшей в мире женщине — той, что встречается в жизни лишь раз, — непременно стоит смерть. Это она зовет и притягивает друг к другу ничего не подозревающих влюбленных. Со стороны это могло показаться слащаво и патетично, но он чувствовал, как в голове его переплелись и слились воедино темная страсть неодолимого морского течения, рев налетающего из океана цунами, крушение волн, что растут выше и выше и потом разбиваются о скалы…