Моряк Дорган и Желтая Кобра - [3]

Говорят, если человек падает лицом вниз, он готов. Я падал много раз и все же поднимался. Тем не менее, это неприятное ощущение. Я попытался воззвать к своей замечательной живучести, чтобы встать и убить Быка Ричардсона, но как только это произошло, вновь что-то обрушилось на меня. Я лежал на животе с головой под нижней веревкой и, приподнявшись на локте, разглядел мутное пятно насмешливого лица перед собой. Когда мой взгляд немного прояснился, я узнал это конкретное лицо, которое, казалось, плывет в окружающем меня тумане — длинное желтоватое лицо, насмешливое, ненавистное, со шрамом на нижней челюсти.

Мгновенно я пришел в себя с недоуменным криком! Это был долговязый евразиец, он сидел в первом ряду у ринга, и я свирепо уставился прямо ему в лицо. Когда я посмотрел на него, он встал с насмешкой, сделал оскорбительный жест в мою сторону и направился по проходу к выходу, вероятно, ему было так отвратительно мое испорченное выступление, что он не собирается оставаться здесь дольше.

Судья не должен сказать «десять», но я не знал, какой сейчас был счет. Сказать по правде, я совсем забыл о рефери и о Быке Ричардсоне тоже. Я вскочил на ноги и на глазах удивленной толпы направился к канатам.

— Он испугался! — взвыли обезумевшие поклонники. — Он пытается сбежать! Хватайте его! Бей его, Бык!

Я только коснулся ногой канатов, когда некий инстинкт самосохранения заставил меня повернуться, как раз вовремя, чтобы познакомить левую Ричардсона с моим ртом. Я врезался спиной в канаты и понял, что мне придется уничтожить этого лими[2], прежде чем я смогу спокойно покинуть ринг. Оттолкнувшись от канатов с бешеным ревом, я врезал моей страшной правой противнику под челюсть с силой каждой унции железных мышц, которые были у меня. Бык Ричардсон тяжело рухнул на пол, прокатился на спине через ринг, перекатился на плечи, кувыркнулся и исчез под канатами на другой стороне. Счет для него был лишь ненужным излишеством.

Я не остановился. Я сорвал перчатки и спрыгнул с ринга, отбрасывая своих почитателей направо и налево, когда они толпились вокруг меня.

— Следуйте за мной! — вскричал я, потому что полдюжины боев уже началось между мужчинами с «Питона» и головорезами с «Ашанти». — Уводи команду, Билл, и задержи копов! Идем, Спайк!

И пробившись через массу друзей и врагов, не обращая внимания на бесцельные удары кулаками, которые отскакивали от моего железного черепа, я помчался по проходу к выходу, через который исчез евразиец с украшенным шрамом лицом. Я вынырнул на улицу, одетый только в мои боксерские трусы.

Евразиец как раз окликнул какую-то коляску на конной тяге, одну из тех разновидностей, где водитель сидит словно обезьяна.

— Стой и повернись, ты, нахальная деревенщина! — вскричал я, догоняя его. — У меня есть что сказать тебе!

Он вряд ли мог подумать, что я выйду следом за ним, но почувствовал свою вину. Он побледнел, вскочил в карету или как они называют ее, завизжал на водителя, который начал бешено хлестать свою лошадь, и коляска сорвалась с места с головокружительной скоростью. Но с безумным ревом я кинулся к обочине и совершил прыжок, который позволил мне приземлиться прямо в экипаж туда, где сидел евразиец, которого я тут же сцапал за горло. Он громко вскрикнул и выхватил нож, но я сдавил его запястье словно в железных тисках, и битва началась. Лошадь будто сошла с ума и летела вперед словно ракета, закусив удила. Местный, что сидел на козлах, полностью утратил контроль над животным и сейчас только крепко держался, стараясь не упасть, и вопил весь посиневший: «Убивают!» Я увидел мельком, как Спайк мчится следом за нами.

На пассажирском сиденье я и евразиец сплелись в смертельном бою. Повозка качалась, подпрыгивала и кренилась, словно спасательная шлюпка в ураган, и нас бросало из стороны в сторону так яростно, что мы с трудом дышали, и я уже подумал было, что все мои ребра сломаны. Это был дикий клубок рук и ног, евразиец булькал и тянулся ножом ко мне, пока я удерживал его одной рукой, а другой чередовал, то нанося стремительные удары, то стараясь придушить его, пока его лицо не почернело.

Колеса высекали огонь из булыжной мостовой, и все местные отскакивали прочь с громкими возмущенными криками, а затем мы завернули за угол так резко, что кореец слетел с места погонщика, словно парящий орел, а меня и евразийца вместе швырнуло яростно на пол, где наши головы столкнулись с громким треском. Евразиец обмяк, и я вырвал нож из его ослабевших рук и встал рядом с ним на колени, сомкнув свои железные пальцы на его горле.

— Что вы сделали с Джеком Рэндалом? — еле выдавил я, жадно хватая ртом воздух, с трудом сохраняя свое положение; колеса от каждого удара высоко подскакивали над мостовой. — Отвечай мне, или я вырву тебе горло!

Он посинел и с трудом сдерживал рвоту, его одежда превратилась в лохмотья, его лицо было жестоко разукрашено.

— Я скажу! — выдохнул он между ударами колес и креном мчащейся повозки. — Мы поймали его… он на складе Тао Цанга… в доке № 7… о, ты задушишь меня…

Крак! Бедная лошадь с разгону свернула за угол, и колесо краем ударилось о каменный бордюр. Повозка разлетелась на части. Воздух наполнили спицы, гайки и болты и щепки дерева, а лошадь понеслась бешено дальше по улицам с оборванной болтающейся упряжью. Я с некоторым изумлением поднялся среди обломков и почувствовал, что все еще жив. Я, казалось, не пострадал, за исключением того места, которое все прячут от нежных девичьих глаз, и некоторых ушибов и порезов, появившихся здесь и там. Евразиец лежал среди обломков, потеряв сознание, с трехдюймовой раной на голове. Я даже и не подумал оказать ему первую помощь.