Моруроа, любовь моя - [43]

Тогда Теарики решил пойти на небольшой трюк. Уже не один год он посылал письма французским деятелям культуры и ученым, прося помощи и совета, и некоторые из них ему отвечали. Он размножил на ротаторе в нескольких сотнях экземпляров три таких письма и отправил их в важнейшие органы массовой информации Франции. Отдачей были лишь кое-где промелькнувшие отдельные цитаты, но и это настолько встревожило правительство, что новый министр по делам заморских территорий, отставной генерал Бийот, резко осудил Теарики за «его беспочвенные утверждения с целью выдвинуться самому». Чтобы читатель мог судить, было ли основание для этих утверждений, приведем текст упомянутых трех писем.

Автор первого письма, датированного 17 апреля 1964 года, — доктор Альберт Швейцер.

«Задолго до получения вашего письма я начал беспокоиться за судьбы населения Французской Полинезии. С 1955 года я выступаю против всяких атомных и ядерных испытаний. Больно видеть, что теперь уготовано островитянам. Меня ничуть не удивляет, почему Национальное собрание ничего не предпринимает, чтобы помочь вам. Оно просто не в состоянии бороться, не смеет выступить против военных, которые твердо решили производить атомные взрывы в вашей стране. Те, кто утверждает, будто эти испытания безвредны, лгут. Подобно многим другим, я со стыдом смотрю на позицию, занятую Национальным собранием в этом вопросе. Парламент и общественность готовы принести вас в жертву. Я возмущен до глубины души и всем сердцем болею за вас с тех самых пор, как узнал, что военные постановили испытывать атомное оружие на ваших островах. Кто бы мог подумать, что Франция способна вот так предать своих граждан генералам?»

Второе письмо, датированное 22 августа 1964 года, было подписано известным биологом, академиком Жаном Ростаном.

«Вы спрашиваете, как я расцениваю воздействие радиоактивных осадков при взрыве атомной бомбы на генетику? Могу лишь повторить так же решительно и убежденно то, что я утверждал в бесчисленных статьях и лекциях: не существует «порога», ниже которого облучение настолько слабо, что становится совсем безвредным. Любое увеличение радиоактивности, даже самое незначительное, увеличивает риск мутаций, умножая число изменений в наследуемых признаках, а эти изменения почти всегда пагубны».

Автор третьего письма, датированного 23 октября 1965 года, — будущий лауреат Нобелевской премии Теодор Моно.

«Позвольте выразить вам благодарность за ваше мужественное выступление в Национальном собрании во время дебатов о военных кредитах. Я знаком и с вашими выступлениями в ноябре и декабре 1963 года, которые также остались без последствий.

Вы поступаете правильно, клеймя официальную ложь — будто испытания ядерного оружия вовсе не угрожают здоровью людей, а также катастрофические последствия в моральной и социальной областях — пьянство, проституцию и т. п.

Я обратился с письмом к главе французских протестантов, в котором напомнил ему, что долг каждого христианина — заниматься этой проблемой и что церкви надлежит безотлагательно возвысить свой голос.

Если ядерные испытания и впрямь совершенно безопасны, как это утверждает правительство, отчего не проводить их на Корсике, в Ландах или в департаменте Сены и Уазы? Может быть, оттого, что правительство понимает — островитян обмануть легче, чем отечественных избирателей.

К сожалению, я не знаю, есть ли средства помочь вам и вашим соотечественникам, которым угрожают эти безумцы; но я всецело сочувствую вам, г-н депутат, и передаю вам самый сердечный привет».

20. ГЕНЕРАЛЬСКАЯ МИЛОСТЬ

За два года, когда на острова одна за другой обрушивались волны военных и Папеэте превращался в город гарнизонов и трущоб, во Франции заметно усилилась охрана темницы, в которой содержался Пуванаа. Свидания с родственниками были прекращены, запрет на переписку с Таити оставался в силе. Французское правительство явно рассчитывало, что жители Французской Полинезии в конце концов забудут Пуванаа, если его заживо похоронить.

В октябре 1965 года солдафона Грима сменил Жан Сикурани, гибкий, элегантный, даже елейный субъект, который до той поры бойко и эффективно исполнял обязанности секретаря у военного министра Пьера Месмера. Одним из первых мероприятий нового губернатора было приглашение к себе в кабинет для непринужденной беседы двух пуванистов — Жака Таураа и Жака Дролле; первый был председателем, второй — лидером большинства Территориальной ассамблеи. К величайшему их удивлению, Сикурани повел речь о судьбе Пуванаа. Более того, он дал им понять, что есть надежда на его освобождение. И даже очень скоро, а именно сразу после президентских выборов 5 декабря. При условии, что генерал де Голль будет переизбран.

Естественно спросить себя — не все ли равно, как проголосуют 35 тысяч избирателей Французской Полинезии на президентских выборах, в которых участвуют свыше 28 миллионов французов. Ведь никто не сомневался, что де Голль станет президентом еще на один семилетний срок. Ответ прост: для де Голля разницы никакой, зато для карьеры губернатора Сикурани это наверняка играло роль. Пусть даже полинезийцы не могли повлиять на исход голосования, все равно во Франции и за рубежом произвело бы неблагоприятное впечатление, если бы на первых же выборах после решения де Голля разместить на островах атомные полигоны полинезийцы отдали свои голоса кандидату оппозиции Франсуа Миттерану, в то время решительно осуждавшему «ударные силы» де Голля. Несомненно, победа голлистов была бы по достоинству оценена в Париже, и губернатор мог бы рассчитывать на соответствующее поощрение.