Моруроа, любовь моя - [34]

Перед лицом воздвигнутых со всех сторон барьеров китайцы всячески оберегали собственную культуру и самобытность. Собирались они исключительно за закрытыми дверями своих клубов. Детей посылали в частные школы, где все преподавание велось на китайском языке. Газеты и книги ввозили из Китая. Большую часть сделок совершали с Гонконгом и Шанхаем. Для таитян и французских поселенцев живущие рядом с ними китайцы оставались неизвестными, анонимными, безликими индивидами, совсем как бесплотные фигуры в китайском теневом театре. И еще одно сходство: всем на Таити было известно, что фигуры в лавках и конторах управляются невидимыми нитями, которые держат в руках подлинные хозяева, находящиеся за кулисами.

Пуванаа первым открыто упрекнул французское правительство в нежелании смотреть в лицо неприятным фактам и призвал его решить наконец серьезную проблему, которую оно само и создало. Оптимистический климат первых послевоенных лет даже побудил Париж предпринять смелую инициативу в 1948 году. Правительство вызвалось оплатить всем китайцам во Французской Полинезии, пожелавшим уехать на родину, проезд на пароходе. Восемьсот человек приняли это предложение и погрузились на две дряхлые посудины, которые со скрипом ухитрились добраться до Гонконга. Да только время было выбрано весьма неудачно: победа Мао Цзэдуна отбила у всех этих мелких капиталистов и свободных предпринимателей охоту жить в Китае. Но въезд во Французскую Полинезию уже был для них закрыт. В итоге они осели в трущобах Гонконга. Предусмотрительно воздержавшиеся от переселения китайцы обратились за покровительством к правительству Чан Кайши на Тайване, которое не замедлило учредить консульство в Папеэте и снабдить их паспортами.

Поскольку путь на «родину» был закрыт, 7 тысяч китайцев, оставшихся во Французской Полинезии, постепенно изменили свою позицию и стали сами сносить культурные, религиозные и языковые барьеры, делавшие их чужаками. К 1956 году уже 60 процентов из них, то есть вся молодежь и дети, говорили по-французски. Одна треть стала исповедовать католическую веру — религию правящих французов. Все больше китайцев добивались французского гражданства, но встречали мощный отпор. Ибо тут, в виде исключения, среди французской администрации, французских предпринимателей, метисов и таитян царило полное единство мнений: стоит только предоставить китайцам права и привилегии, сопутствующие французскому гражданству, как они сразу возьмут верх.

Когда де Голль в 1958 году пришел к власти, все усмотрели в его лице сильного, смелого и искусного деятеля, который окончательно решит китайскую проблему. Но так как у него хватало непредвиденных хлопот с арабами в Алжире, полинезийская Территориальная ассамблея тактично выжидала год с лишним, прежде чем единогласно принять резолюцию, призывающую всесторонне рассмотреть китайскую проблему. Губернатор ответил с быстротой, не предвещавшей ничего хорошего. Когда был зачитан его ответ, оказалось, что на сей раз он не запрещал депутатам обсуждать поднятую проблему, а вполне благожелательно доводил до их сведения, что «власти неоднократно и тщательно изучали проблему иностранцев, особенно в налоговом и социальном аспектах, и даже принимали соответствующие административные меры, которые, однако, были недостаточными». Сказано очень учтиво и позитивно. Одно только огорчало депутатов: из послания губернатора никак не явствовало, что именно он предпринимал или собирался предпринять.

Мало-помалу выяснилось, что ответ на сей вопрос предельно прост: ничего. Через полтора года, 5 декабря 1961 года, Ассамблея повторила свой призыв. Снова безрезультатно. Когда 5 июля 1962 года была принята третья резолюция по тому же вопросу, она, понятно, была сформулирована намного категоричнее: губернатору предлагалось без промедления изложить «конкретные предложения, как он собирается решить проблему». Сама Территориальная ассамблея не выдвигала конкретных предложений по той простой причине, что не располагала полномочиями для этого. Право решать вопросы, касающиеся иностранцев и гражданства, всецело принадлежало правительству в Париже.

Шли месяцы, и наступил новый год, неся с собой новые грозные покушения на свободу и здоровье полинезийцев, связанные с честолюбивыми военными замыслами Франции. Вполне понятно и простительно, что и губернатор, и Территориальная ассамблея совершенно забыли про китайскую проблему. Велико же было удивление слушателей, когда таитянское радио в январе 1964 года стало передавать одно за другим сообщения о затруднениях де Голля в связи с китайским вопросом. Правда, речь шла исключительно о его тщетных попытках признать правительство Мао, не порвав при этом с Чан Кайши на Тайване…

Понятно, что признание коммунистического правительства Китая неизбежно повлекло за собой серьезные последствия для китайцев на Таити. Как ни странно, в Париже никто как будто не отдавал себе в этом отчета. Во всяком случае, народные избранники в Территориальной ассамблее не получали никаких известий или хотя бы намеков относительно намерений правительства. Как раз в это время двое из числа ближайших сотрудников де Голля — военный министр Пьер Месмер и государственный министр, ответственный за научные исследования, атомные и космические вопросы, Гастон Палевски