Моруроа, любовь моя - [14]

Неуклюжая и неудачная попытка Лассаль-Сере «восстановить законный порядок» привела к тому, что все оппозиционные группы единодушно признали Пуванаа своим лидером. И когда в 1949 году умер родившийся на острове французский юрист, представлявший Таити и Национальном собрании, на новых выборах с огромным преимуществом победил Пуванаа (10 тысяч голосов против 5 тысяч), хотя соперником его был известный священник, получивший благословение протестантской церкви. Серан решил, что наступило время организовать политическую партию по европейскому образцу, и в начале 1950 года по его инициативе в Папеэте собрались представители всех крупных островов и учредили первую местную партию, получившую название «Демократическое объединение населения Таити», сокращенно РДПТ. Никого не смущало употребление слова «таитьен» вместо «полинезьен», ибо в обыденной речи это синонимы.

Впервые за сто лет колониального господства у полинезийского народа появился подлинный выразитель его интересов. Не только потому, что он говорил на языке своего народа; самое главное, он так же мыслил и чувствовал. Где бы ни появлялся Пуванаа, его окружали взрослые и дети, чтобы послушать своего лидера, попросить совета и помощи в своих бедах, шла ли речь о нечестном лавочнике, о семейных неурядицах, о запутанных наследственных правах, о том, кому быть пастором, почему падают цены на копру, как назвать новорожденного, какие танцы включить в программу очередного праздника. За те несколько лет в начале века, что Пуванаа ходил в школу, он научился читать и писать по-таитян-ски, а французский знал так слабо, что вряд ли мог прочитать журнал или книгу на этом языке. Зато, как все полинезийцы его поколения, он прилежно изучил Библию и всякий раз, когда к нему обращались за советом, тотчас вспоминал подходящий к случаю текст. Особенно любил он притчи Иисуса, которые излагал и толковал с поразительной проницательностью. Хотя ему было всего 55 лет, он производил впечатление почтенного мудреца, и большинство полинезийцев называли его «метуа» — отец».

На прямой вопрос Пуванаа, в чем заключается его программа, он, как правило, отвечал: «Полинезию — полинезийцам». Известно, точно того же хотел де Голль для Франции и французов.

На очередных всеобщих выборах в Национальное собрание в 1951 году Пуванаа собрал больше 70 процентов голосов! Первые выборы в Территориальную ассамблею — новый местный мини-парламент — принесли РДПТ 18 мандатов из 25. Однако Пуванаа скоро убедился, что депутату заморской территории не приходится рассчитывать на внимание Парижа. Колониальная политика французского правительства была направлена прежде всего на то, чтобы сплотить разваливающуюся империю. Оно не останавливалось перед применением поенной силы, чтобы удержать за собой стремящуюся к независимости колонию, как это произошло, например, с Индокитаем. Конечно, были в Национальном собрании и другие депутаты, представители африканских колоний, требовавшие коренных реформ, но число их не достигало и полутора десятков, многие же члены парламента, представляющие французские избирательные округи, были озабочены в основном такими прозаическими вещами, как школы, дороги, электричество, водопровод и ассигнования для своих собственных избирателей. Надеяться на то, что полинезийская Территориальная ассамблея сможет осуществить сколько-нибудь серьезные реформы, и вовсе не приходилось. Ибо она не обладала полномочиями решать политические проблемы, а едва ли не каждое требование устранить тот или иной изъян оказывалось политическим. Да и в дозволенных пределах, включающих прежде всего некоторые финансовые вопросы, свобода действий народных избранников сильно ограничивалась одним досадным обстоятельством: необходимые средства выделялись правительством в Париже, а оно поощряло только послушных.

4. ЗАБЫТАЯ РЕЧЬ ДЕ ГОЛЛЯ

Пуванаа пуще прежнего сокрушался, что политическая карьера де Голля, по всей видимости, пришла к концу. Ибо Пуванаа, как и другие жители Таити (исключая стойких петэновцев, которых выпустили на свободу), видел в нем великого и благородного борца за свободу и независимость колониальных народов. Хотя возможность возвращения де Голля к власти во Франции представлялась в высшей степени сомнительной, депутаты Территориальной ассамблеи единодушно постановили пригласить его посетить Полинезию, считая своим долгом хоть таким способом поддержать старого друга. Де Голль с радостью принял приглашение. Время его не лимитировало, так что он сел в Марселе на пароход и через месяц с лишним, 30 августа 1956 года, прибыл на Таити. По полинезийскому обычаю, его встретили на пристани цветами, песнями и танцами.

Де Голля не сопровождали ни журналисты, ни радиорепортеры. И на Таити в ту пору не было ни газет, ни иностранных корреспондентов. Так что визит освещался французской прессой очень кратко. (Одновременно та же пресса опубликовала результаты опроса общественности, из коего следовало, что только два процента французов допускали возможность возвращения де Голля к власти.) Куда удивительнее то, что сам де Голль в своих воспоминаниях ни словом не упоминает, что он делал и говорил на Таити во время этого визита, и из пяти речей в авторизованный сборник его выступлений вошла только одна. Впоследствии мы, не очень внимательно слушавшие де Голля в 1956 году, особенно заинтересовались речью, произнесенной им в день приезда в одном из парков Папеэте; ее текст сохранился у нас благодаря тому, что голлисты потом раздавали желающим бесплатные экземпляры.