Моруроа, любовь моя - [11]

Разрыв между теорией и практикой наблюдался также в области народного представительства. В 20-х и 30-х годах XX века закон в подлинно демократическом духе предписывал колонии избирать представителя для защиты своих интересов в парламенте Парижа. Однако сей благородный принцип применялся так, что большинству населения, то есть полинезийцам, было мало радости от парламентской системы. Ибо выбирать они могли только между парижскими юристами, которые никогда не посещали Французскую Полинезию и если даже делали для нее что-то, то исключительно в плане защиты интересов предпринимателей-французов. Вы спросите: почему же полинезийцы не выдвигали своих кандидатов? Ответ: они были совершенно убеждены, что справляться со столь ответственными обязанностями может только человек, говорящий по-французски и получивший юридическое образование. Более того, полинезийцы почитали себя столь же не подготовленными для участия в местном Консультативном совете, вследствие чего он девяносто лет состоял из французских чиновников и предпринимателей, назначаемых губернатором. Впрочем, потеря для полинезийца была невелика, ибо десять членов совета могли, как явствует из названия, только «консультировать» губернатора, и, если тому консультация оказывалась не по вкусу, он назначал более покладистых советчиков.

Однако важнее всего то, что утвердившаяся система, при которой практически все французы и китайцы были сосредоточены в Папеэте, была только на пользу полинезийцам, населявшим прочие части Таити и остальные четыре архипелага, входящие в колонию. Даже если какое-нибудь из юридически совершенных постановлений, кои чиновники повседневно стряпали в своих канцеляриях, случайно доходило до далеких селений и островов, никакой беды от этого не было, потому что даже те, кто немного читал по-французски, все равно не могли в них разобраться. В итоге управление по-прежнему зиждилось на исконном обычном праве. Единственное существенное изменение заключалось в том, что во главе общин, как правило, теперь стояли не вожди из старых династий, а священники — полинезийцы в пределах доминировавших на Таити протестантских приходов и французы в католических приходах, которые все еще сохраняли ведущие позиции на Маркизах, островах Гамбье и в восточной части архипелага Туамоту. Что до новых вождей, избираемых народом, то они фактически были всего лишь мальчиками на побегушках у священников.

Отсутствие в селениях чужеземного контроля и местное натуральное хозяйство обеспечивали полинезийцам также экономическую независимость. Земля по-прежнему оставалась в общинном владении, и всякие поползновения делить или продавать ее решительно отвергались. В итоге каждая семья располагала достаточным количеством земли, чтобы полностью обеспечить себя плодами хлебного дерева, бататами, ямсом и таро. Свиней и кур держали на подножном корму. Море кишело рыбой, ловить которую отлично умели все мужчины и мальчики. Волее честолюбивые индивиды, стремившиеся повысить свой жизненный уровень, могли собирать кокосовые орехи для получения копры, выращивать ваниль или нырять за жемчужницами. Вырученные деньги шли почти целиком на покупку совершенно ненужных предметов. Как мало зависели полинезийцы от мировой конъюнктуры, лучше всего видно из того, что мировой экономический кризис 30-х годов, обернувшийся тяжелой трагедией для многих семейств в Европе и Америке, для островитян оказался благом. За те три-четыре года, когда у них не было денег на консервы, муку, рис, спиртные напитки и табак и приходилось довольствоваться нехитрой пищей предков, общее состояние здоровья полинезийцев заметно улучшалось…

Своеобразная колониальная система Французской Полинезии, главным достоинством которой было ее полное бездействие, просуществовала вплоть до 1940 года, когда до островов Океании докатились первые волны, вызванные военными действиями в Европе, и четко разграниченные группы населения, названные выше, наконец пришли в более тесное соприкосновение.

2. ВОЛНЫ ИЗ ЕВРОПЫ

Падение Франции летом 1940 года вызвало неожиданный конфликт, не имевший прецедентов. Чиновники колониальной администрации видели в Петэне нового законного руководителя французского государства и лояльно подчинялись всем указаниям из Виши. В Австралии, Новой Зеландии и — в известной мере — в США де Голль был героем, а Петэн — злодеем в только что начавшейся великой военной драме. Именно в эти страны преимущественно экспортировали копру, ваниль и перламутр из Французской Полинезии, и оттуда колония получала практически все импортируемые промышленные и продовольственные товары. А потому французские и китайские предприниматели в Папеэте, в чьих руках была сосредоточена вся внутренняя и внешняя торговля, с трогательным единодушием пришли к выводу, что подлинный представитель Франции — де Голль и что колония должна быть заодно со «Свободной Францией» и ее могущественными союзниками.

Полинезийцы, естественно, никогда не слышали ни о Петэнах, ни о де Голлях. Исключение составлял десяток таитян, которые сражались добровольцами в рядах французской армии в годы первой мировой войны и считали Петэна великим героем. Однако, услышав, что только де Голль может спасти их от страшной участи — лишиться консервов, хлеба, спиртных напитков, табака и одежды, они сразу стали рьяными голлистами. Наскоро организованный комитет, куда вошли семнадцать французских предпринимателей и полинезийский ветеран Пуванаа а Оопа