Моруроа, любовь моя - [10]

Таким образом, у французов, задумавших поселиться в колониях, были самые веские причины обходить Таити. Единственными, кто совершал далекое путешествие на этот остров вокруг мыса Горн или мыса Доброй Надежды, были незадачливые рекруты, коим предстояло служить в гарнизоне Папеэте или на борту военного корабля в базирующейся там же эскадре. Срок службы составлял тогда три года, и многие солдаты и матросы обзаводились возлюбленными-таитянками, женились на них и даже оставались на острове, если жены настаивали. Как правило, они жили за счет таитянской родни, но некоторые открывали трактир или бакалейную лавку. Их подраставшие дети обычно вступали в брак с местными, так что каждое новое поколение по языку и быту становилось все более полинезийским. Примеру французов следовали многие отставшие от своих кораблей моряки, преимущественно американцы и скандинавы. Таким образом, на Таити происходила своего рода колонизация изнутри. Аналогичный процесс, хотя и в неизмеримо меньшем масштабе, наблюдался на соседних островах, куда постепенно распространялось французское владычество.

Вследствие всех этих смешений рас мы видим теперь на островах людей со всевозможными оттенками кожи, представляющих к тому же и самые разные грани двух культур. Так, на одном «полюсе» можно встретить какого-нибудь Дюпона, Смита или Андерссона, который говорит только по-полинезийски и живет на полинезийский лад, хотя внешность у него может быть вовсе не полинезийская. А на другом расовом и культурном полюсе вы увидите чистокровного на первый взгляд островитянина по имени Тетуа или Терии, который говорит только по-французски и ведет чисто европейский образ жизни. Лица, ухитрившиеся сочетать черты полинезийской и французской культур, называют себя, ничуть не стыдясь этого слова, метисами (по-французски — «деми»), изрядно озадачивая тем всех приезжих, поскольку критерием для такого наименования служат не расовые, а культурные признаки. Метисы часто занимают должности учителей, мелких чиновников и полицейских — другими словами, работают там, где принадлежность к двум культурам помогает им осуществлять столь важный контакт между французской и полинезийской этническими группами.

Гораздо легче выделить и обозначить две оставшиеся группы, которые сложились в основном уже в нашем столетии: предпринимателей французского происхождения и китайцев. Поскольку Французская Полинезия производила очень мало экспортных товаров, притом в крайне скромных количествах (в хороший год от силы 25 тысяч тонн копры, 200 тонн ванили и 500 тонн перламутра), неудивительно, что число французов, селившихся на Гаити с целью заняться экспортом, росло очень медленно. Почти все они начинали в качестве скупщиков какой-нибудь парижской колониальной компании и открывали собственное дело только после основательного изучения капризов местного рынка. Даже если прибавить сюда предпринимателей, которые делали упор на импорт немногочисленных пользующихся спросом в колониях промышленных и продовольственных товаров, эта категория в разгар колониальной эпохи (1939 год) составляла не более 400 человек.

За то же время во Французской Полинезии обосновалось примерно в десять раз больше китайцев. В основном лавочники, ремесленники, уличные торговцы, трактирщики, крестьяне и кули, которые бежали от голода и гражданских войн в Китае в 10-х и 20-х годах вашего столетия. Поле деятельности для них на островах было свободно, и они открывали лавочки, мастерские, ресторанчики, разводили овощи. Наиболее ловкие и напористые сумели даже поколебать французскую монополию и утвердиться в оптовой торговле.

Одновременно Париж, разумеется, продолжал регулярно посылать чиновников на трехгодичную службу. Вплоть до второй мировой войны эти чиновники из всех обитателей колонии вели самый приятный образ жизни. Во-первых, они получали отличное жалованье (и оно повышалось по мере удаления от отечества); во-вторых, у них было очень мало дел — но все же достаточно, чтобы привязать их к удобным конторам и уютным жилищам в Папеэте. Разве что губернатор со своими ближайшими сотрудниками раз в год посещал на военном корабле ближайшие острова, где произносил патриотические речи на прекрасном и мелодичном, тем не менее мало понятном для островитян французском языке, за что те вознаграждали его песнями, танцами и роскошным угощением. Остальное время губернатор, как и прочие чиновники, проводил в Папеэте, составляя блестящие доклады (которые в Париже никто не читал), посещая званые обеды, воздавая должное абсенту и играя в домино. А также обсуждая повышения по службе, ставки заработной платы и французскую политику. Личный контакт чиновников с полинезийским населением сводился к общению с молодыми и миловидными, но далеко не невинными девушками.

Казалось бы, служащих администрации должны связывать прочные нити с соотечественниками — французскими предпринимателями, постоянно проживающими на Таити и, как правило, женатыми на француженках.

На самом деле эти две группы вовсе не соприкасались и открыто не выносили друг друга. Причину понять нетрудно. Деловые люди не только думали, но и сердито говорили вслух, что бюрократы из правительственных канцелярий издают слишком много дурацких указов и постановлений. В свою очередь, чиновники не менее рьяно твердили, что все граждане обязаны соблюдать французский правопорядок. Китайские дельцы, конечно, полностью разделяли мнение своих французских коллег, однако предпочитали тактично обходить мешающие им постановления с помощью умело подобранных подарков власть имущим.