Моруроа, любовь моя - [109]

Стоит выйти из населенного пункта — и турист оказывается в необъятном хаосе скал, могучего леса и непролазной травы. Мох и травы, папоротники и кустарники покрывают пересеченную местность густым ковром, и лишь кое-где выглядывает отвес еще не заросшего шершавого гранита или испещренного волнистыми светлыми линиями гнейса. А над всем сомкнулся густой лес.

Эту непролазную чащу со скалами и разнотравьем называют скугом. Не верьте глазам своим, если в словаре против этого слова вы прочтете только одно слово «лес». Скуг так же, а может быть в большей степени, отличается от леса, как тайга от городского парка. И такой скуг в Швеции, начинаясь в какой-нибудь сотне метров от шоссейных и железных дорог, покрывает всю страну от волнистой равнины Шонена на юге до тундровых пустошей Лапландии на севере. Скуг изрезан реками и речушками, усыпан бесчисленными озерами и болотами.

Число озер в Швеции велико (в основном как раз в Средней Швеции), и только Финляндия может превзойти ее в этом отношении. Недаром здесь в шутку говорят: «Когда бог отделял сушу от воды, он забыл о Средней Швеции — так все и осталось вперемежку!»

Мелкие и мельчайшие озера в скуге нанесены лишь на самых крупномасштабных картах. Но озера так похожи друг на друга, как и сам скуг в любом месте, что нужны незаурядная наблюдательность и немалая практика пользования компасом и картой, чтобы летом и зимой, днем и ночью уметь выбираться из этого лабиринта зарослей и озер. Недаром именно Швеция, как грибами после теплого дождя, усеяна отделениями Союза ориентирования, и именно в Швеции ориентирование на местности поставлено лучше, чем где бы то ни было. А Даниельссон как раз был в числе лучших — и в туристском путешествии, и в индивидуальных способностях по ориентированию.

Время шло. Мир охватила вторая мировая война. Нейтральная Швеция оказалась в кольце оккупированных немецкими фашистами или сражающихся на стороне фашистов держав. Бенгт учился в университете в Упсале, готовясь стать этнографом. Его влекли дальние страны, неведомые племена и народы.

Однако только после войны молодой этнограф мог посвятить себя науке. В 1946 г. Бенгт смог наконец отправиться в Бразилию в составе смешанной финско-шведской экспедиции под руководством известного финского ученого Рафаэля Карстена.

— Двадцать пять лет я видел лишь снег и испытывал нехватку тепла, — говорил он мне в Москве, не то в шутку, не то всерьез. — Ты спрашиваешь, почему нас, скандинавов, можно встретить повсеместно в зоне экватора в несравненно больших количествах, чем еще каких-либо европейцев или вообще белокожих? Да все потому же: осточертел снег, тянет к экзотике тропиков, к вечному лету…

Итак, сельва! Бескрайняя многоводная Амазонка с сотнями впадающих в нее рек. Пароход, катер, наконец, пешая экспедиция с вьючными лошадьми. Тысячи квадратных километров дремучих, труднопроходимых зарослей тропического леса — почти шведского скуга, такого же сырого и темного, взъерошенного и таинственного. Но зато теплого, даже душного, хотя и населенного на каждом километре хищными четвероногими, ядовитыми или гигантскими пресмыкающимися, насекомыми, а также изумительно чувствительными и осторожными аборигенами чащ — индейцами Бразилии, в каждый миг готовыми пустить отравленную стрелу в причинивших им немало бед белокожих пришельцев.

Экспедиция поселяется у самого, по рассказам, свирепого и кровожадного племени индейцев — хиваро. Это они, убив врага, отрезают у него голову и высушивают ее в горячем песке до тех пор, пока она не уменьшается до размера кулака или яблока. И носят ее, подвесив за волосы, на своей груди. Кровожадны? Страшны?

— Нет, — отвечал Даниельссон на встрече в редакции газеты «Комсомольская правда» в Москве. — Мы жили среди них, изучая их быт и нравы. Когда царил мир, они были простодушны и приветливы, трудолюбивы и человечны не меньше, чем самые мирные европейцы. А засушенные головы? Это то же, что боевые ордена и медали у солдат цивилизованных народов, не больше!

Шли месяцы, прежде чем ученые пробились сквозь сельву, достигли Анд, перевалили через их горные хребты и спустились в Перу. Вся Южная Америка была пройдена с востока на запад в самом широком месте материка. Затем, предоставленный самому себе, Бенгт обратился к норвежцам. Последовал дрейф с пятью коллегами на плоту «Кон-Тики». Правда, швед оказался единственным из экипажа, имеющим специальную подготовку этнографа и владеющим, кроме того, испанским языком.

На парусе плота норвежцем Эриком Хессельбергом был нарисован бородатый бог «Кон-Тики», и именно Даниельссону впервые было присвоено почтительное имя «сеньор Кон-Тики», когда плот финишировал на архипелаге Туамоту, на востоке Французской Полинезии. Лишь позже, во время археологических работ Хейердала на острове Пасхи и Маркизских островах, этот титул перекочевал к капитану легендарного плота — к самому Туру Хейердалу.

Даниельссона так увлекла экзотика Южных морей, что он после плавания на плоту вновь вернулся туда, поселился на архипелаге Туамоту и стал изучать культуру и быт островитян. Здесь ему в работе помогала жена — француженка Мари-Тереза. Нужно же было так сложиться, что именно в Перу определился путь Даниельссона в этнографию полинезийцев и именно в Перу он познакомился с девушкой из французского посольства и после плавания женился на ней!..