Морской узелок. Рассказы - [6]
Что Ганнибал предвидел, то и случилось. Кипящий Семпроний послал тотчас на нумидян всю свою конницу, потом шесть тысяч человек стрелков, за которыми следовала вскоре вся армия. Нумидяне побежали нарочно. Римляне за ними погнались. Был в тот день туман очень холодный, да и выпало много снегу. Римские воины перезябли. Преследуя нумидян, они вступили по грудь в воды реки, и их руки так оледенели, что трудно им было удержать свое оружие. К тому же они были голодны, потому что весь тот день не ели, а день уже клонился к вечеру.
Не то было со служивыми у Ганнибала. Они рано, по его приказанию, зажгли перед своими ставками огни и вымазали все свое тело маслом, данным на каждую роту, дабы было у них оно гибким и к простуде стойким. Также и поели они исподволь и не торопясь. Видимо здесь, как велико преимущество, когда полководец сам за всем смотрит и все предвидит…
Заманив римлян на свою сторону реки, Ганнибал ударил на них в тыл спрятанным в засаде отрядом. Римские легионеры были опрокинуты в реку. Остальные погибли, растоптанные слонами или конницей. Перед Ганнибалом открылся путь на Рим через Апеннинские горы».
Наступало утро. Дом пробуждался. Александр погасил свечу, снял с окна одеяло и выглянул во двор. Серел рассвет. Над лесом едва начинала алеть заря. На деревне пистолетом щелкал пастуший кнут. В приспешной избе[5] жарко пылала печь, из волока избы тянул серый дым. Дядька Александра, Мироныч, на дворе сосвистывал и сажал на цепь псов.
Скрипнула дверь родительской спальни внизу. Завозилась мать, запищала разбуженная Аннушка. Александр быстро оделся, сбежал вниз и сенями выскочил на двор, боясь, чтобы его не предупредил отец.
Через росистую траву двора Александр, босой, перескочил прыжками и распахнул дверь в приспешную. Там уже завтракало несколько дворовых, собираясь на ригу — молотить. Стряпка пекла оладьи.
— А, барабошка! — сказала она ласково, увидев Александра. — Раньше батюшки поднялся. Молотить, что ли?..
Александр, не отвечая, поплескал на руки и лицо холодной водой из глиняного рукомойника, утерся тут же висевшей холстиной и попросил:
— Анисья, дай оладышек…
— Бери прямо со сковородки.
Оладышек обжигал пальцы, Александр, разрывая его на части, торопливо жевал.
Из приспешной избы Александр выбежал во двор; из конюшни, где уже стучали копытами, требуя корма, кони, он вывел любимого своего жеребенка Шермака. Не седлая, Александр обратал коня, сорвал с гвоздя нагайку, разобрал поводья, вскочил на Шермака и ударил по бокам коленками. Жеребенок дал «козла» и, обернувшись на задних ногах, вынес вихрем со двора.
— Александр! Куда? Не кормя коня? — грозно крикнул с крыльца вышедший в эту пору отец.
Сын его уже не слышал. Жеребенок через убогую деревню, распугав гусей и уток, вынесся в гору по дороге в лес.
Ветер свистал в ушах Александра, ветки хлестали по лицу и плечам. Мальчик, вскрикивая, поощрял коня, повернул с дороги и вынесся на вершину холма. Из-за леса глянуло румяное солнце.
Осадив Шермака, седок потрепал его по взмыленной шее и, вольно дыша, оглядывал даль. Его взорам предстала земля, похожая на взбудораженное бурей и вдруг застывшее море. Гряды холмов уходили до края неба, как волны. Темные еловые боры по долам синели, а гребни волнистых гор, казалось, были покрыты пеной березняков и осинников. Местность была прекрасна печальной, тихой и нежной красотой, но ничем не могла напоминать грозные горы, до неба увенчанные снеговыми шапками, и бездонные пропасти Альп с их кипучими стремнинами.
А в ушах Александра стоял шум и звон. Слышался ропот оробевших воинов Ганнибала перед вступлением в горы Альпийские, рев горных потоков, нестройный гам обозов и боевые крики…
Александру чудилось, что ночью была явь, а теперь он видит сон.
Мальчик снова сжал бока коня коленками и хлестнул нагайкой. Жеребчик взвился и помчался с бугра по жнивью вниз. Холм кончался крутым и высоким обрывом. Внизу внезапно блеснула светлая полоса воды. Александр не держал коня. На краю обрыва Шермак, привычный к повадкам седока, сел на задние ноги и поехал вниз. Из-под копыт его катилась галька, передние зарывались в желтый песок…
Конь и всадник скатились до самого заплеса, и Шермак остановился. Ноги коня вязли в мокром илистом песке. Шермак переступал ногами, выдергивая их из песка со звуком, похожим на откупоривание бутылки. Александр взглянул вверх. Круча такова, что он не мог бы вывести коня обратно и на поводу. Шермак храпел, устав выдергивать ноги из ила. Ничего не оставалось иного, как переплыть реку, хотя можно было простудить разгоряченного коня. На той стороне берег сходил к реке отлогим лугом. Седок понукал коня. Конь поплыл. Ноги Александра по бедра погрузились в воду. Александр скинулся с коня и поплыл рядом, держась за гриву…
Конь вынес Александра на лужайку, отряхнулся и стал, ожидая, что еще придумает его своенравный седок. Александр промок совершенно. Ему следовало бы раздеться, развесить мокрое платье по кустам, чтобы обсушиться, — солнце уже ласково пригревало. Александр так бы и поступил, но конь вдруг закашлял: мальчик испугался, что Шермак простудится от внезапного купания и захворает горячкой. Надо было его согреть. Не думая более о себе, Александр вскочил снова на коня, погнал его в гору, а потом по знакомой лесной дороге к паромной переправе, чтобы вернуться домой. Конь скоро согрелся на бегу, но зато, по мере того как высыхала от ветра одежда Александра, сам всадник застывал: руки его костенели, ноги в коленях сводило судорогой… Боясь свалиться с лошади, Александр все погонял коня, и они достигли переправы в ту самую минуту, когда нагруженный возами с сеном паром готовился отчалить. Александр спешился и ввел коня на паром…
