Морской скорпион - [63]

— Ты что тут? — спросил Сергея парень из его общежития. Звали его Генка. Он вынул пачку сигарет и, закуривая, предложил Сергею. Сергей, помедлив, туго потянулся за сигаретой. Сначала он хотел отобрать у него шарф и потому решил, что брать сигарету не стоит. Но потом у него мелькнуло в голове, что девушка, с которой он хотел познакомиться, может быть, уже заметила, что он был без шарфа, а теперь вдруг раздобыл его где-то. Во всяком случае, Буратино может использовать это против него, мелькнуло у Сергея в голове.

Поэтому он взял сигарету, решив не напоминать о шарфе. Как только они с Генкой закурили, Сергей снова почувствовал атмосферу опасности. Пожалуй, она исходила от земляка Сергея.

Пока они закуривали, он стоял, горделиво замкнувшись. Это был рослый, великолепно одетый парень, вечно занятый поисками в своем теле неуловимых (Сергей считал — по причине их отсутствия) болезней.

Глядя на него, трудно было поверить, что этот барчук — сын одинокой уборщицы больницы, где мать Сергея работала врачом. Чтобы заработать побольше денег, эта женщина весь курортный сезон держала у себя отдыхающих, кормила их и обстирывала, и все для того, чтобы этот лоботряс мог учиться в Москве, тяжело переваливаясь при помощи репетиторов через каждую сессию.

Следует отметить и тот малопочтенный факт, что некоторые лекторы их института, случайно отдыхавшие в Мухусе, не менее случайно проводили свое отпускное время в доме его матери.

И каждое лето, когда Сергей возвращался в родной город, он обязательно так или иначе встречался с этой женщиной, и она всегда просила присматривать за ее сыном там, в Москве. Глядя в ее доброе лицо с ничего не понимающими глазами, в которых горела мечта, последняя ставка жизни увидеть сына вышедшим в люди, он не решался ничего ей сказать.

— Сережа, ты же знаешь, он слабый, — просила она, заглядывая в глаза Сергею и трогая его рукой, — не оставляй его.

В таких случаях нередко сын ее стоял рядом мрачный, бугристый от мускулов и спеси, и не только не останавливал мать, но всем своим обиженным видом словно говорил: как же, дождешься от него помощи…

Свою умственную вялость он объяснял какой-то хитрой болезнью, хорошо замаскировавшейся от рентгена и всех консилиумов. В этом году он вообще ушел из института и, если верить ему, устроился заочно в пищевой, хотя, конечно, нигде не работал.

По старой памяти он время от времени приходил в институт и по старой же памяти уводил с собой Генку. Тот в свое время играл при нем и теперь продолжал поигрывать роль расторопного дружка при богатом студенте.

Трагикомизм этой дружбы усугублялся тем, что сам Генка был сыном провинциального профессора, бросившего свою жену и женившегося на юной студентке.

Юная жена профессора в знак совершеннолетия своего пасынка перекрыла крепкой плотиной финансовый ручеек, уходивший в старую семью. Генке почти ничего не доставалось. В институт он пришел уже с комплексом приживальщика.

Дружба их началась с того, что Генка поспорил с земляком Сергея, что съест пять батонов в течение двадцати минут, запивая их одной бутылкой лимонада. Все, кто был в это время в общежитии, спустились в столовую посмотреть на интересное зрелище. Но зрелище получалось не интересным, потому что Генка досрочно слопал все батоны и запросил сдобную булку в качестве премии, которую тут же съел, оросив ее остатками лимонада из той же бутылки.

Несмотря на свою нелюбовь к земляку (земляк ему отвечал тем же), Сергей, подчиняясь чувству землячества, каждый раз при встрече вынужден был сказать несколько теплых, объединяющих слов. И не только объединяющих, но даже как бы возвышающих обоих над московской жизнью.

— Представляешь, сентябрь называется, — сказал Сергей, передергиваясь не столько от озноба, сколько от пошлости этого неодолимого ритуала, — а у нас еще вовсю купаются…

— Что ты, — мрачно потеплев, бормотнул земляк, как бы прося не растравлять хотя бы эту рану, потому что чаша его терпения неудобствами Москвы и без того переполнена.

— Что вы тут делаете? — спросил Сергей, не столько интересуясь их пребыванием здесь, сколько пытаясь ополоснуть рот от предыдущей фразы.

— Да вот, — оживился Генка, — представляешь, идем на день рождения… Представляешь… Вот собираемся… Подарок…

Он кивнул в сторону ГУМа и посмотрел на Сергея взглядом, провоцирующим сентиментальность. Сергей сразу понял источник своей первоначальной тревоги и почувствовал, как близка опасность.

— Ну ладно, я пошел, — сказал он и уже отошел на несколько шагов, но тут его догнал Генка.

— Ты понимаешь, — забормотал он, косея от стыда, — покупаем подарок… Два рубля не хватает… до стипендии…

— Рубль могу дать, — сказал Сергей, хотя и рубля не хотел давать, но почему-то совсем отказать не мог и даже стал объяснять, что у него шесть рублей, из которых пять ему самому нужны позарез.

Они снова подошли к земляку, а тот продолжал стоять на месте с мрачной величавостью, словно происходящее к нему никакого отношения не имело, хотя к нему именно все это имело самое прямое отношение. Видно, он был на мели, а им сейчас хотелось выпить, и именно здесь, в ГУМе, где тогда продавали шампанское в розлив.