Морской орел - [72]

Седая распушенная грива над морщинами в уголках черных глаз. А глаз один вытек, глаза нет.

Размозжена вся голова.

Такой выстрел из томпсона, на расстоянии трех ярдов. Он мог бы разнести Хаджи Михали на куски. Тело осталось нетронутым. Только голова. Но без нее ничто не могло привести тело в действие.

Он лежал скорчившись, лицом вниз, без звука, без движения, без мысли.

Без теплой грусти о джинне Сарандаки.

Без ненависти к метаксистам.

Без тревоги за Экса.

Без думы о помощи англичанам.

Без всего, что в нем было.

Одно лишь тело, которое все могло бы, но нечему было побудить его к действию, потому что голову разнесло в прах.

Томпсоновская пуля это сделала. Ее сила.

И метаксисты, которые скрывались за этой силой.

И теперь он лежит тут, спокойный, настойчивый Хаджи Михали, и на месте одного глаза, и половины носа, и бровей в голове у него страшная дыра. Волосы, слипшиеся прядями, намокают кровью, становятся красными, как у Стоуна. Красный цвет. Цвет крови. Цвет самой жизни. И он уже не человек без возраста больше. Он мертвец. Он мертв.

Стоун, рыжий великан.

Хаджи Михали, отец литтосийских рыбаков. Брат ловцов губок и заклятый враг метаксистов.

Оба лежат. И кровь вытекает из них. И жизнь ушла, Ушла совсем.

36

Талос пошел на берег за Берком. Литтосиец еще по разу ударил каждого из четверых метаксистов ногой в пах и втолкнул их в комнату с замком на дверях, где сидели те, кого они пришли освободить. Он хотел убить их, но Нис чувствовал, что смерть Хаджи Михали требует чего-то большего, чем простая расправа с метаксистами.

Он велел литтосийцу запереть их вместе с прежними пленными и пойти за родными Хаджи Михали, так как он, Нис, никого из них не знает. Литтосиец сказал, что у него нет никого, только старуха, жена его брата, которая ведет его хозяйство. И Нис сказал, чтобы он пошел и привел ее.

Потом он взял фонарь и томпсоновский ручной пулемет и вышел в коридор. Хаджи Михали и Стоуна он оставил там, где они лежали. Выйдя, он притворил за собой дверь комнаты. Один, в пустом коридоре, он смотрел на оружие, которое держал в руке, и думал о Стоуне. Стоуне, который теперь был прах, смешанный с прахом Хаджи Михали. Но ему он вспомнился таким, каким он его встретил в Кандии, в широкополой австралийской шляпе, из-под которой широко улыбалось его веселое лицо, и не было в нем ни растерянности, ни отчужденности, которая чувствовалась во всех других. И как они бежали вместе потом, когда парашютисты начали очищать район. И Стоун дожидался его, когда он отстал, и смеялся, и сказал ему по-английски: «Идем, идем, мальчик с пальчик», — просто так, чтобы что-нибудь сказать. И как же он был удивлен, когда Нис вдруг ответил ему по-английски: «Сейчас иду». Как он остолбенел, услышав английскую речь, и как гулко, раскатисто смеялся, когда они взбирались по ближним склонам Белых гор. Тогда-то он, Нис, и решил, что стоит держаться вместе с этим великаном, потому что ему незнакомо чувство растерянности. И спокойное, незлое упорство его, и то, как он сжимал губы поверх неровных зубов. Весь он, весь, человек. Настоящий человек, встретить которого в этом хаосе было удачей.

И тут в мэрию вошел Энгес Берк. Он уже кое-что знал. Талос не мог рассказать ему. Но Талос повторял одни и те же слова и подкреплял их жестами. И Берк уже знал, что случилась беда. Нис молча передал ему фонарь и распахнул дверь. Энгес Берк взглянул раз, потом шагнул назад и прикрыл дверь за собой. Он стал таким же желтым, как Стоун.

— А, черт, — сказал он. — Как?

— У них был пулемет, — сказал Нис.

— У кого? — Берк вдруг оказался беззащитным. Никакая маскировка не могла служить защитой против этого. Он стоял как в тумане, внутри у него все куда-то провалилось, рот был полуоткрыт, глаза смотрели, не видя.

— Те четверо, что приехали из Египта, вы видели их. У них был пулемет.

Энгес Берк машинально кивнул головой.

— Они потребовали, чтоб выпустили заключенных метаксистов. У одного оказался пулемет в руках, и Стоун бросился на него, чтобы отнять.

— Сволочи, — сказал Берк, не найдя других, более сильных слов.

У Энгеса Берка внутри было пусто. Пустым было выражение всегда насмешливых губ. Никаких чувств, кроме чувства неловкости. Они стояли вдвоем на пороге и не знали, что нужно делать. Берк не пытался скрыть отупения, которое на него нашло.

— Вы их схватили? — спросил он, наконец, и губы у него шевелились как-то вяло и голос тоже был вялый.

Нис показал на запертую дверь сбоку и сказал:

— Они там, вместе с остальными. Они хотели освободить остальных.

Энгес Берк взял томпсоновский пулемет из рук Ниса.

— Он не стреляет, — сказал Нис безразличным тоном, словно только для сведения.

Энгес Берк отпустил рычаг затвора, и пули посыпались из ствола.

— Не надо убивать их, — сказал Нис без особой настойчивости. — Есть многое, что нужно у них выяснить.

— К черту.

— Не надо убивать их, — повторил Нис.

— К черту ваши выяснения. Чему они теперь помогут?

— Помогут.

— Но ведь эти мерзавцы только что убили вашего Хаджи Михали и Стоуна.

— Нужно выяснить многое.

— Сам перестреляю сейчас эту сволочь.

— Нет, — спокойно сказал Нис и взял у него пулемет.