Морское братство - [58]

— Если бы в нашем клубе так мешали механику, — вы ни одного кадра не посмотрели бы, товарищ капитан второго ранга.

— Да, лютуют фрицы, — согласился Петрушепко. — Где находимся, штурман?

— Пять минут до банки.

— Глубина?

— Пятьдесят пять.

— Отлично. Послушаем, как шуршат наши минрепы.

Бомбы продолжали рваться. Сыпалась лупившаяся краска. Загрохотали по палубе отсека сорвавшиеся часы. Подволок под ударами воды вибрировал. Из-под крышки рубочного люка при каждом ударе врывались струйки воды.

Но через томительные четверть часа минная банка осталась позади, и штурман предупредил: — Входим в узкость.

2

Вместе с Федором Силычем командир рассматривал на карте узкий клин фиорда. Глубины в нем резко менялись. Придется непрерывно идти с эхолотом. Положим, сейчас время полной воды, но через три часа она устремится в море… Надо проворить течение.

— Стоп моторы!

Это до предела увеличило тишину в лодке, и звуки бомб стали резче.

— Лодку разворачивает вправо, — доложил вахтенный командир.

— Пойдем левой стороной фарватера, чтобы нас не прижало к берегу.

Начали маневрировать. Разрывы, наконец, улеглись. Теперь будто безвредные камешки бултыхались в стеклянном сосуде. Немцы бомбили уже для очистки совести. Их катера бегали в устье фиорда, словно ищейки. Те, потеряв след, тоже суетно и бессильно лают. Однако акустик сообщил о приближении миноносцев. Если пойдут этим фарватером (а должны пойти: по второму только мелочь шныряла), — уткнутся прямо в мины.

Федор Силыч остановил взгляд на Ковалеве. Иван, сменив рулевого, напряженно вертел штурвал.

Встречное течение сбивало лодку с курса, несмотря на быструю реакцию рулевого, на его огромную силу. Вот-вот вздувшиеся буграми, натруженные мышцы перенапрягутся. Но, встретив взгляд своего старого командира, Ковалев не пожаловался, не попросил смены. Беспокойство в его налитых кровью глазах, в мокром от пота, бледном лице вызывалось другой причиной. Он думал, что пора последовать взрывам. Хоть один взрыв должен же произойти.

Но, может быть, тральщики раньше лодки прочесали фарватер, обнаружили и подсекли всю банку… Может быть, корабли идут, предупрежденные тральщиками… Эсминцы типа «Антон Шмидт» — вспомнил Ковалев. Их выпустили позже «Ганса Леберехта» или раньше? Во всяком случае, хорошая добыча. Комдив был доволен, что один «Антон» торпедой угроблен. Если б еще одного…

А ритмичные удары винтов разносились громче, увереннее, победнее. Уже волнение, вызванное кораблями гитлеровцев, охватило толщу воды и создало килевую качку. «За компасом смотри, работай!» — приказал себе Ковалев. Но левым скошенным глазом увидел толстый палец Федора Силыча на карте и испугался: сейчас этот палец поднимется, с укоризной уставится на него. И командир скажет вслух: «Ну вот, уснули наши мины на дне, то-то мы не задели ни одного минрепа».

От ярости и отчаяния Иван перестал чувствовать боль в предплечьях и спине. Боль позора овладела им нераздельно. «Мины приготовлял я. По моей вине они не освободились, не поднялись на минрепах, как положено. Нечего сказать — отомстил за Машу…»

Стрелка на картушке прыгала, с толчками отходила назад, вновь шла вправо. Приноравливаясь к ней, руки Ивана упрямо сжимали штурвал, а левый глаз все так же косил в сторону комдива. Палец упирался в карту и, казалось, рос. Чудилось в напряжении, что он стал больше руки. Вот Силыч что-то быстро сказал командиру лодки. Наверно, о минерах, о нем. Что? Услышать, однако, нельзя было. Казалось, объясняются немые. Звуки винтов надводных противников заполнили отсек.

«Еще спишут в базе с корабля», — в отчаянии решил Ковалев.

Внезапно высокий, ровно вибрирующий звук оборвался. В перепонки вдавился низкий долгий гул. Цепко держал Ковалев руки на баранке штурвала, но сотрясение, бросившее лодку на борт, оторвало его. Когда ухватился вновь, что-то ударяло в палубу, выбивая ее из-под ног. И в то же время толща воды рушилась сверху. Водоворот?

Во внезапно наступившей тишине Иван услышал веселый голос комдива, и вслед затем командир крикнул штурману:

— Отмечайте место гибели эсминца на мине.

Ковалев растерянно прислушивался. Так-таки сработали? И никакого водоворота? Лодка в радиусе разрыва! И вот этот глухой удар, наверное, означает, что взорванный корабль утонул! Усталый голос акустика подтвердил:

— Концевой миноносец упал на дно.

— В последнюю гавань вошел, на мертвый якорь! — крикнул старшина трюмных.

Однако на шутку никто не отозвался. Петрушенко и командир были озабочены. На ручном управлении не одолеть течения, а место гибели «Шмидта» надо скорее оставить. Ковалеву разрешили идти отдыхать: легко защелкали рукоятки механического управления рулями.

Только сейчас матрос почувствовал, что силы его на пределе. Ноги подкашивались, руки онемели — в них была многопудовая тяжесть. Он прошел к своей койке, но почувствовал такой озноб, будто попал под ледяные струи. «Надо к генератору, — подумал он, — к электрикам, там сухо и тепло».

Он вновь побрел, пошатываясь и все еще не замечая ничего вокруг себя.

— Иван, пособи, — вдруг позвал его старшина.

Старшина стоял на ящике под крышкой подволочного люка. Бомбежка ослабила зажимы, и в щели проникали струйки воды. И это была не единственная беда. Как это Ковалев раньше не заметил!