Морские повести - [157]

Шрифт
Интервал

И ему почему-то видится Лийка. В пестром домашнем халатике, с легкими волосами, рассыпавшимися по плечам, она стоит в коридорчике и прячет в цветах счастливое лицо.

Забывая, что он только что — и тоже, должно быть, в сотый раз — глядел на часы, Листопадов подносит к глазам циферблат, мерцающий на запястье. С момента отправления катера прошло полтора часа…

Посылая катер, он принял смелое, но единственно возможное в этой обстановке решение: отвести «Баклан» мористее и положить его в дрейф, то есть развернуться носом против волны и оставить кораблю такую минимальную скорость, какая нужна, чтобы не потерять управление. Да, он знал, что такой способ был бы хорош, если бы у «Баклана» был длинный и высокий бак, — в какой-то степени он служил бы защитой от встречных волн. Но что ломать голову, как было бы лучше и как хуже, если выбора у него попросту нет.

Бортовая качка давно сменилась килевой, и она усиливается непрерывно; временами кажется, что «Баклан» разобьется, если и дальше будет так же биться днищем о воду. «Сколько они там пробудут?.. — с тревогой думал Листопадов. — Мы же не сможем долго дрейфовать, выбросит на камни!.. А тогда…»

Ему представились угрюмые, серые островерхие камни, густо выступающие из воды вблизи мыса Озерного, — он знал это местечко, тут когда-то ему привелось руководить спасением людей с пассажирского «Уэллена», пропоровшего себе днище об эти самые камни. Ничего не скажешь — встречаются, конечно, места и похуже, но не часто.

Листопадов не поверил своему слуху, когда сигнальщик обрадованно крикнул:

— Катер!..

— Повторить, — приказал он.

— Катер, товарищ капитан третьего ранга!.. Возвращается.

Далеко внизу, в черной клокочущей бездне, плясал, приближаясь, крохотный огонек.

— Отставить, — резко произнес Листопадов. — Доложить как полагается.

4

Словно после долгой и трудной работы, по трапу тяжело поднимается человек. Лица его еще не видно — голова утонула в глубоком клеенчатом капюшоне.

— Докладывайте, капитан, — сдержанно приказывает Листопадов; человек отбрасывает капюшон… — Что с капитаном?

— Докладывает старшина первой статьи Левченко. Капитан медицинской службы приказал доложить, что он просит разрешения остаться на берегу до возвращения корабля…

«Уф! — облегченно вздыхает Листопадов. И тут же усмехается: — Ну и ну. Хорошенькое — просит разрешения… А если не разрешу?»

— Мы пытались связаться с «Бакланом», — уже не докладывает, а просто рассказывает Левченко. — Но этот сонный сурок Титов…

— Старшина!..

— Виноват, товарищ командир… Одним словом, наша рация так и не отозвалась, сколько мы ни бились.

— «Баклан» в это время работал с главной базой, — пояснил Шамшурин.

Листопадов делает ему знак: не мешай, Владимир Петрович.

Левченко рассказывает: обвалился штабель бочонков. А они уже были полны рыбой — на базе с часу на час ожидали прихода судна-морозильщика, шторм помешал… Ну, и девчушку — она там трафареты ставила на днищах…

Левченко опускает голову и говорит печально и взволнованно.

— А там девчоночка эта — на ладошке унести можно…

— Что сделал капитан Остапенко? — покусывая губу, негромко спрашивает командир корабля.

Левченко вовсе не по-уставному пожимает плечами:

— Ничего там уже сделать нельзя… Примяло ее сильно. Капитан говорит: если б даже не его сейчас туда, а даже самых раззнаменитейших хирургов, все равно б… А вот вернемся в город, — вдруг поднимает голову Левченко, — честное слово, к прокурору пойду! Нашли кого посылать на работу в такую дикую погоду!..

Боль и горечь в его голосе, и Листопадов знает: и пойдет. И будет требовать немедленного вмешательства, жестких мер. И не успокоится, пока не добьется. Он такой — этот комсомольский секретарь…

Левченко еще стоит в рубке, и командир корабля спохватывается:

— Идите отдыхать, — негромко и мягко говорит он. — Отдыхайте, старшина.

И думает: ох, и накажу я этого самовольного капитана, пусть только на корабль вернется! Думает, хотя превосходно знает, что не накажет.


Сначала на трапе появляются ботинки: большие, неуклюжие кирзовые ботинки; им моряки дали смешное название: «туда-сюда». Потом — холщовые старенькие, но отутюженные под матрацем штаны. И наконец, бинты. Они накручены на голову человеку так, что и глаз не видать, одни щелочки, на руки, ставшие двумя большими белыми коконами. И откуда-то изнутри, из-под слоя бинтов доносится приглушенный голос:

— Ну как тут у вас, хлопцы?

Малахов! От механизмов отойти нельзя, и матросы кричат ему со своих мест:

— Ну как? Очень больно?

— А разве вам разрешили?..

Старший матрос Ефремов — тот самый, что исполняет сейчас обязанности Малахова, — не торопясь, вразвалочку — совсем как Малахов! — подходит к нему и тоном, после которого не хочется вступать в спор — тоже совсем как Малахов — произносит:

— Вот что, Саша. Ты мне друг, и я тебя люблю, ты это знаешь. Но если через две минуты ты не вернешься в санчасть, я сам доложу командиру корабля. Понял или нет?

— Куда понятнее, — усмехается Малахов. — Моя школа, сам себя узнаю́. — Он взрывается: — Да ты человек или кто? Может, я извелся — как тут, в машине?..

— А ничего, — спокойно возражает Ефремов. — В машине полный порядок. Колеса крутятся.


Еще от автора Георгий Георгиевич Халилецкий
Осенние дожди

Георгий Халилецкий — известный дальневосточный писатель. Он автор книг «Веселый месяц май», «Аврора» уходит в бой», «Шторм восемь баллов», «Этой бесснежной зимой» и других.В повести «Осенние дожди» он касается вопросов, связанных с проблемами освоения Дальнего Востока, судьбами людей, бескомпромиссных в чувствах, одержимых и неуемных в труде.


Рекомендуем почитать
Белая птица

В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.


У Дона Великого

Повесть «У Дона Великого» — оригинальное авторское осмысление Куликовской битвы и предшествующих ей событий. Московский князь Дмитрий Иванович, воевода Боброк-Волынский, боярин Бренк, хан Мамай и его окружение, а также простые люди — воин-смерд Ерема, его невеста Алена, ордынские воины Ахмат и Турсун — показаны в сложном переплетении их судеб и неповторимости характеров.


Те дни и ночи, те рассветы...

Книгу известного советского писателя Виктора Тельпугова составили рассказы о Владимире Ильиче Ленине. В них нашли свое отражение предреволюционный и послеоктябрьский периоды деятельности вождя.


Корчма на Брагинке

Почти неизвестный рассказ Паустовского. Орфография оригинального текста сохранена. Рисунки Адриана Михайловича Ермолаева.


Лавина

Роман М. Милякова (уже известного читателю по роману «Именины») можно назвать психологическим детективом. Альпинистский высокогорный лагерь. Четверка отважных совершает восхождение. Главные герои — Сергей Невраев, мужественный, благородный человек, и его антипод и соперник Жора Бардошин. Обстоятельства, в которые попадают герои, подвергают их серьезным испытаниям. В ретроспекции автор раскрывает историю взаимоотношений, обстоятельства жизни действующих лиц, заставляет задуматься над категориями добра и зла, любви и ненависти.


Сердце-озеро

В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.