Морские повести - [154]

Подполковник Тыря слушал, чуть склонив лысеющую голову. Что ж, начальству виднее; и он решил изменить тактику, — ему торопиться некуда.

Вот почему в середине мая на «Баклане» внезапно появилась большая группа военных и гражданских инженеров. Листопадов не мог помешать им; они излазали весь корабль, даже забирались в помещение, где проходит гребной вал, — по доброй воле туда ни один чудак не полезет — и через неделю объявили командиру корабля, что в капитальном ремонте на «Баклане» не нуждаются разве одни только настольные лампы.

— Вот как раз лампы я собираюсь сменить, — усмехнулся Листопадов. — Это давно надо было сделать. Полагается заботиться об удобстве офицеров… Но дефектные ведомости вы все-таки пока оставьте у меня, я их изучу.

Он знал, что без его подписи никто этот перечень неисправностей, обнаруженных на корабле, даже не станет рассматривать. Два вечера они сидели втроем в каюте у Листопадова: сам командир, Шамшурин и Остапенко. Почему Остапенко? А потому что у Листопадова тоже созрел свой план, прямо противоположный плану Тыри. Одно для всех троих было ясно: на «Баклане» действительно в ремонте не нуждались разве что одни настольные лампы.

Первого июня Листопадов положил на стол начальника тыла подробный рапорт, в котором говорилось, что все без исключения ремонтные работы на «Баклане» могут быть произведены силами личного состава корабля и что это будет только полезно для боевой выучки матросов и старшин: одно дело изучить механизм или какое-нибудь устройство по чертежу и схеме, совсем другое — если дать матросу подержать в руках каждую деталь.

Дубовко с интересом прочел рапорт Листопадова.

— А что, знаете, это неплохо придумано, — сказал он. И нажал кнопку звонка: — Подполковника Тырю ко мне.

Входя в кабинет, Федор Федорович лишь покосился в сторону Листопадова: он не мог предполагать, что между вызовом его к начальству и присутствием этого капитана третьего ранга есть какая-то связь.

— Вот, Федор Федорович, прочти, — Дубовко протянул ему рапорт Листопадова. — И скажи свое мнение.

— Как же это — через мою голову, — обиженно пробормотал Тыря, читая первые строки рапорта, но Дубовко поморщился: не в этом дело. Сейчас не об этом речь…

Федор Федорович прочитал рапорт весь, до конца. Потом перечитал отдельные места, усмехнулся и откинулся в глубоком кожаном кресле.

— Авантюризм, товарищ адмирал. Чистой воды авантюризм.

— Почему?

— Ну, во-первых, потому что, как правило, личный состав флота — это молодежь без производственных специальностей.

— Но вот мы и будем давать эти специальности, — не выдержал Листопадов.

Но Тыря не взглянул в сторону Листопадова. Адмирал его вызвал, адмирал ждет его мнения, адмиралу он и объясняет.

— …Что же касается конкретно этого… прожекта, — Федор Федорович сделал брезгливую паузу, — то для перечисленных тут работ недостаточно одной только мускульной энергии и энтузиазма. Ну, например, понадобятся газосварщики.

— Они у меня есть.

— …Клепальщики, такелажники.

— Они у меня будут.

Все так же не глядя на капитана третьего ранга, подавшись в сторону молчаливо слушавшего их адмирала, Федор Федорович улыбнулся и пожал плечами: ну вот, мол, посудите сами, каково мне командовать таким несерьезным народом!

— Добро, — инженер-контр-адмирал положил ладонь на холодное стекло стола. — Вас, Федор Федорович, благодарю за консультацию. — Тыря мгновенно поднялся и вытянул руки по швам. — А о вашем рапорте, Дмитрий Алексеевич, — Листопадов тоже поднялся, — я доложу Военному совету… У меня все. Можете идти.

Перебирая сейчас в памяти подробности этого разговора, Листопадов думает: а все-таки неплохо было бы распространить этот метод на все корабли флота. Конечно, в разумных пределах. И он знает: если проект его не будет утвержден, он добьется приема у командующего, у члена Военного совета. И убедит, докажет!..

Но с «Бакланом», даже если будет дано разрешение, придется повозиться. Остапенко рассказывал: он, пока стояли у стенки, успел потолковать в парткоме судоремонтного завода: ремонтники с удовольствием возьмут шефство, хотя и посмеялись: «Отбиваете у нас кусок хлеба!»

Черт возьми, хорошо жить, если впереди какое-то интересное дело. А ты говоришь — д о с л у ж и в а ю щ и й…

Так он беседует сам с собой, прислушиваясь почти автоматически к голосам шторма. Неплохо было бы разок прихватить в море Федора Федоровича Тырю, чтобы он попробовал хоть такой, восьмибалльный…

2

И все-таки человек сильнее всего. Сильнее ураганного гетра, сильнее этих взбесившихся волн, сильнее любых, самых тяжелых, неожиданностей.

Матрос Эдуард Климачков, широко и плотно поставив ноги, возится у машины. Ее серый, недавно крашенный корпус весь в тускло мерцающих капельках осевшего пара. Пар давно выветрился, и дышать стало легче. А самое главное — нет этого давящего, подкатывающего к горлу откуда-то снизу слепого чувства тяжести. Нет противного оцепенения, которое делает человека беспомощным и жалким. Правильно в учебном отряде предупреждали — уже после первого настоящего шторма морская болезнь у большинства людей проходит бесследно; надо только поменьше думать об этом да почаще жевать что-нибудь соленое — огурец, кусок селедки. Но он тогда еще не имел представления об этой болезни, и советы «военморов», как именовали себя старослужащие, воспринимал как-то безучастно, уверенный, что его это никогда не коснется.