Морские повести - [143]

Он засек время: девятнадцать тридцать четыре.

А пар продолжал реветь, заполняя помещение машинного отделения. Запотели стекла на приборах, и через них уже невозможно было разглядеть, куда ползут и на что указывают нетерпеливые стрелки. Малахов бросился отключать этот поврежденный участок, но сообразил, что его и отключать-то нельзя. Отключишь — котел взлетит в воздух.

Стало так душно, воздух сделался до того осязаемо плотным, горячим, что Малахов почувствовал, как не то корабль, не то сам он закружился, и это страшное кружение все ускорялось. Усилием воли он заставил себя не отойти от машины. «В детдоме небось и не такое видали…» — усмехнулся он, хотя знал, что придумал это только для того, чтобы приободрить самого себя.

Матросы пока что спасались тем, что пригибались почти к самому палубному настилу. От него остро пахло соляром, мокрым деревом, ржавым железом.

Малахов мысленно похвалил их: догадались, что пар сначала накапливается поверху. «Выдержат или не выдержат? — Нет-нет да и поглядывал он на первогодков. — Ничего, держатся неплохо».

Когда лейтенант Коротков, посланный командиром корабля, пробрался в машинное отделение, здесь уже ничего не было видно, нечем было дышать.

— Всем оставить посты, — силясь перекричать рев пара, скомандовал он. — Малахов, справитесь?

— Должен справиться, товарищ лейтенант! — И усмехнулся невесело: «Не справлюсь — того и гляди, все взлетим к чертям собачьим…»

— Тогда приступайте.

Но сначала включили втяжную и вдувную вентиляцию; капельки воды, попадая на раскаленные обрешетники, зловеще шипели, образуя крохотные вулканчики пара, может быть миллионы вулканчиков пара; воздух, обдувая горячие переборки, сам в одно мгновение становился горячим.

«Сколько этих историй описано и в книгах и в газетах, — думал Малахов. — И такие там все герои, лезут в раскаленные топки… А все равно — страшно!..» Он быстро завернул холщовой робой голову так, чтобы остались только узенькие щелочки для глаз, натянул принесенные кем-то из матросов большие брезентовые рукавицы, шутливо перекрестился большой некрасивой рукавицей — и шагнул вперед. Туда, где окруженная плотным, нестерпимо горячим облаком била и била, вырываясь наружу с пронзительным свистом, тугая струя пара. Сразу стало совершенно нечем дышать, перехватило глотку; пар, проникая сквозь робу и тельняшку, жег тело. Малахов на мгновение отшатнулся, но тут же выпрямился: нельзя!

Командир корабля взглянул на часы: девятнадцать сорок одна.

Справится ли Малахов? Что он, в сущности, знал о Малахове? Знал, что отец и мать его погибли в партизанском отряде, в один день. Что рос Малахов в детском доме, где-то возле Костромы: там Волга синяя-синяя, рассказывал матрос, жмурясь от удовольствия. А на другом берегу — старинный монастырь, поля… Хорошо в Костроме: тихо, дома стоят над самой рекой. А воздух какой!..

Ну, а еще что он знал? Что Малахов не любит выступать на комсомольских собраниях, все пошучивает вполголоса где-нибудь в задних рядах. А уж если выступит — впаяет!..

А еще? А больше ничего. Плохо ж ты, командир, стал узнавать своих людей.

Девятнадцать пятьдесят одна…

Прежде, на учебных тренировках, все это выглядело просто, красиво и легко — хоть для кино снимай. Каждое движение Малахова было театрально округлым, он успевал и объяснить толпившимся вокруг молодым матросам:

— Вот смотрите. Я беру эту стальную ленту и накладываю на то место, где трубы разошлись… Всем видно? Теперь берем бугель. Что такое бугель? Это такой зажим, вроде замка, или, вернее, разводного ключа… И зажимаем ленту. Тоже видно?.. В заключение это место я клетнюю, то есть очень плотно обматываю мягкой медной проволокой. Вопросы есть?

Но это было там, на занятиях. Там, к сожалению, все было условным. И качка только подразумевалась — та самая качка, которая сейчас не дает удержаться на ногах. И пар — там говорилось: «Предположим, из этой щели бьет пар». Тут он рвался из щели, бил в лицо, обжигал и калечил без всякого «предположим»… Там лейтенант Коротков стоял с секундомером на ладони и нетерпеливо следил, как ползет по циферблату тонкая, вороненой сизой стали, длинная стрелка: молодец, Малахов, опять в норму уложился! И потом еще, глядишь, заметочка в стенной газете. Или старшина Левченко на собрании скажет: «Пример надо брать, товарищи, с таких комсомольцев, как старший матрос Малахов».

Да, там все было легко и просто — вот они, результаты облегченного обучения. Здесь, кто здесь будет считать эти секунды и минуты, что, как приговор, решают судьбу корабля и товарищей?..

В темноте, оглушенный уже не тоненьким — бычьим ревом пара, задыхающийся, поминутно, с каждым прикосновением к металлу, обжигающий плечи и руки, — он только теперь понял, что нельзя было рисовать такие красиво-успокоительные картины, какие он изображал на занятиях перед своими доверчивыми «салажатами».

В одном фильме — его показывали недавно — солдаты разминировали склад боезапаса немцев, оставленный еще о войны. Осторожными пальцами они искали в глине страшную проволоку. То, что он делал сейчас, было отдаленно похоже на ту картину… Но горячая, огненная лента поминутно выскальзывала из рук, и приходилось нагибаться, чтобы вслепую нащупать ее на палубе… Но бугель не охватывал трубу, не хотел соединять свои края.