Морские досуги №7 (Женские) - [37]

На этот раз мы без труда преодолели знакомый рубикон, вышли в море и неспешно направили наш кораблик прямо в мерцающую ирреальность, сотканную из воды, неба и солнца.

Все наши вещи, включая одежду и обувь, мы сложили в яркий заграничный пакет, каковой и привязали к сиденью припасённой для этого случая верёвкой. Деньги, ключи и прочие ценности Юля положила в небольшую сумочку-ягдташ, длинный ремешок которой она перебросила через плечо. И этот жест окончательно закрепил Юлино сходство с древнегреческой вечно юной богиней Артемидой.

Всё повторилось. Как и в первый раз, Юлина красота под действием отраженных в море солнечных лучей, усилилась многократно. Её глаза- хамелеоны, которые и в Москве меняли свой цвет от серо-голубого до малахитового, здесь вобрали в себя всю бирюзу Понта Аксинского и сияли немыслимым сине-зелёным свечением. Волнистые светлые волосы скульптурно ниспадали на плечи, а прямой нос, как будто вырезанный из древнего мрамора, бросал нежную тень на божественно очерченные губы.

Чтобы не очень завидовать подруге, я наклонилась к морской глади, и, любуясь сквозь воду своим перламутрово-ракушечным маникюром, сделала несколько гребков правой рукой, напевая при этом: «Голубые глаза хороши, только мне полюбилися карие…» И тут я увидела буквально в десяти метрах от нас давешних недорослей с причала, оседлавших такой же, как наш, катамаран, который они направляли прямо на нас. Красноречивое захватническое выражение на их пиратских рожах явственно говорило о том, что они идут на таран.

– Полундра! – Воскликнула я, и мы с Юлькой опять закрутили брошенные было педали. Но пираты крутили быстрее. Две минуты – и они настигли нас. Конечно, ничего подобного мы не ожидали. Бегством спастись не удалось, сильные мальчишеские руки ухватили наше утлое судёнышко и встряхнули его так, что мы обе подпрыгнули.

Пока Юля пыталась обиженным голосом воззвать к совести напавших на нас абордажников, я вспомнила, как один препод в нашем "истерико"– архивном институте объяснял истинный пещерный смысл матерных ругательств.

– Слушай, ты белобрысый, – дико заорала я, – а ведь я знаю твою маму, и я ей обязательно расскажу, какой гад на самом деле её Серёжа. – Хорошо я ещё на берегу слышала от его подельника: «Серый, а Серый!»

Как по мановению первобытной палочки, заслышав заветное слово «мать», нарушители морского спокойствия развернули свою шаланду и взяли курс прямо на горизонт, «в голомя».

– Детскую комнату милиции я вам гарантирую, салаги бесстыжие, – заносчиво крикнула я им вдогонку, и белобрысый конкистадор опасливо оглянулся на меня.

– Ну, ты даёшь, – молвила Юлия-Артемида, – я даже испугаться как следует не успела.

– Лучший способ защиты – нападение.

Опасность, кажется, миновала, и мы повели своего велосипедного морского конька вдоль живописного высокого берега, видневшегося справа по борту. Сначала мы перемыли кости всем нашим общим московским знакомым, потом принялись за одесситов. Когда эта скелетная тема иссякла, мы затеяли стихотворный марафон, читая друг другу наперебой стихи разных поэтов. Иногда, когда попадались обоюдно известные нам гармонии, мы декламировали их дуэтом.

Время от времени мы переставали вращать педали и дрейфовали, подставив тыльные стороны рук ласковому одесскому ультрафиолету. Чёрное море несказанной россыпью солнечных бликов играло вокруг нашего литературного ковчега. Ленки с нами не было, и никто не мог нам поведать, делая при этом страшные глаза, какие огромные кубометры солёной Н2О находятся под нами, и какой опасной может быть эта тихая сияющая пучина. И неизвестно, как далеко мы бы таким образом заплыли, если бы Юля случайно не уронила взгляд на отбрасываемые нами тени, которые уже превратились в тёмно-фиолетовых лилипутиков. Она тут же вытащила из ягдташа наручные часы: до назначенного Еленой времени оставалось меньше получаса. Мы быстро повернули назад и с рвением рабов на галерах включили самый быстрый темп, затянув при этом:

Хотя б чуть-чуть со мной побудь,

Ведь я иду в кругосветное странствие.

В твой дальний край идет трамвай,

Весь твой рейс до 16-й Станции…

Песен из репертуара Леонида Утёсова, выученных в Москве с затертых до хрипоты его пластинок, хватило, чтобы с драйвом доплыть до порта прописки нашего Арго. На высоком деревянном пирсе уже стояла Ленка в ореоле новой пышной причёски, в голубой длинной юбке, в белой размахайке, на своих огромных платформах. Мы опаздывали всего на пять минут. Завидев нас, Ленка постучала по часам, подбоченилась, изобразив всем своим видом: «Плывут, морячки…»

Даже издалека было видно, что её волосы сожжены и испорчены бесповоротно и торчат в разные стороны, как пушинки у одуванчика. Также стало ясно, что Елена, единственная из нас не страдавшая ни географическим, ни каким- либо другим кретинизмом, всё-таки открыла сегодня в себе новый дар: ею овладел парикмахерский кретинизм, и симптомы этого недуга были – налицо. Мы с Юлькой ужаснулись увиденному:

– Анджела Дэвис, собственной персоной, – вздохнула я.

– Вылитая… – Как эхо, отозвалась Юлия.

Но новая опасность, нависшая над нашей подругой, мгновенно вывела нас из оцепенения. Дело в том, что вокруг Ленки носились по доскам мускулистые, загорелые купальщики, сбрасывая с верхотуры одного за другим зазевавшихся соплеменников. На Елену, стоящую на краю этого сооружения, они кидали такие выразительные взгляды, что не оставалось никакого сомнения, что они не прочь и её сбросить вниз. Всё это происходило за Ленкиной спиной, и она ни о чем не догадывалась. Поэтому я подняла в воздух кулак, гневно погрозила им и сделала такую устрашающую гримасу, что лихие ныряльщики отступили.