«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - [122]

Как уже заметил Трисель, француз сделал крутой поворот фордевинд и взял курс на север. Теперь он шел полным ветром, подняв все паруса и быстро приближаясь к крейсеру. Пока на борту «Кокетки» шли приготовления, над водой уже показался его корпус, а едва Ладлоу со штурманом успели рассмотреть его с юта, как белая полоса на борту, усеянная черными точками орудийных портов — отличительный признак военного корабля, — стала видна невооруженным глазом. Поскольку крейсер королевы Анны также шел навстречу врагу, через какие-нибудь полчаса они настолько сблизились, что теперь каждый точно знал, с каким противником ему предстоит иметь дело. Французский крейсер встал круче к ветру, готовясь начать бой.

— У этого француза смелое сердце и мощные пушки, — заметил штурман, когда стали видны бортовые орудия. — Я насчитал двадцать шесть штук! Но, видно, ему еще не давали по зубам, иначе он не был бы так безрассуден, имея дело с отважной «Кокеткой», крейсером королевы Анны! Право же, это прекрасное судно, капитан Ладлоу, и какое быстроходное да поворотливое! Но взгляните на его марселя. Как раз в его характере, сэр, все, как один, высокие, а стеньги низкие. Спору нет, корпус у него недурен, но ведь это не более как плотничья работа, а вот когда доходит до снастей, размещения груза или покроя парусов, разве в Лориане или Бресте понимают, что такое красота? В конце концов нет ничего лучше доброго прочного английского марселя, не слишком узкого и не слишком широкого, хорошо обликованногоnote 175, с ревантами, нок-бензелямиnote 176 и булинь-шпрюйтамиnote 177, которые словно приросли к своему месту, и шкотами, улучшить которые не могли бы ни природа, ни человеческие руки. А вот американцы выдумывают всякие новшества в кораблестроении и меняют рангоут, как будто можно добиться проку, наплевав на мудрость и опыт наших предков! Всякий знает, что все мало-мальски стоящее они вывезли из Англии, а вот всякие глупости и новомодные выдумки — это уж результат их собственного тщеславия!

— Но тем не менее дело у них идет на лад, Трисель, — возразил капитан, который, хотя и был вполне предан королеве, все же вступился за свою родину. — Разве мало было случаев, когда наша «Кокетка», одна из лучших плимутских моделей, с трудом настигала у этих берегов какую-нибудь каботажную шхуну? Да к чему далеко ходить: вспомните бригантину, которая смеялась над нами, хотя мы шли более выгодным галсом и могли сами выбирать курс относительно ветра.

— Откуда нам знать, где эта бригантина строилась, капитан Ладлоу. Может, здесь, а может, и еще где. Для меня это судно «неизвестного происхождения», как старый адмирал. Топ называл галиоты северных морей. Ну, а все эти американские новшества — что в них толку, скажите на милость, капитан Ладлоу? Во-первых, они не английские и не французские, а это все равно что вовсе чужеземные; во-вторых, они нарушают согласие и издавна сложившиеся отношения между плотниками и парусными мастерами, и пусть даже сейчас все вроде бы получается хорошо, но рано или поздно, поверьте моему слову, добром это не кончится. Где это слыхано, чтобы новички могли изобрести что-нибудь такое в конструкции судна, что ускользнуло от мудрых старых моряков… Глядите-ка, француз взял на гитовы брамсели и хочет так их оставить, а ведь это все равно что выбросить их в море… Так вот, я считаю, что от всех этих новшеств добра не жди…

— Это вы верно сказали, Трисель, — заметил капитан, чьи мысли были заняты совсем другим. — Я согласен, что надежней было бы ему спустить реи.

— Есть нечто мужественное и благородное в том, как военное судно, убирая паруса, готовится к схватке, сэр! Совсем как боксер снимает сюртук, собираясь вступить в честный бой. А этот француз опять забрал ветра и хочет сделать какой-то маневр, прежде чем начать дело.

Ладлоу не отрывал глаз от вражеского крейсера. Он видел, что близится время решительных действий, поэтому, бросив Триселю: «Так держать!» — он спустился с полуюта на шканцы. Секунду молодой капитан помедлил, взявшись за дверную ручку, потом, пересилив себя, открыл дверь.

«Кокетка» имела конструкцию, очень распространенную в прошлом веке и, по странному капризу судьбы, как это бывает не только во всяких пустяках, но даже в кораблестроении, ныне снова используемую для судов ее класса. Капитанская каюта была расположена на уровне той же палубы, где стояли батареи, нередко из двух или даже четырех пушек. Поэтому, входя в каюту, Ладлоу увидел, что у борта, обращенного к врагу, возле готового к бою орудия стоит прислуга. Однако кормовые каюты и тесное помещение между ними еще были закрыты. Увидев корабельных плотников, капитан приказал им убрать переборки и соединить всю боевую часть крейсера. Плотники принялись за дело, а Ладлоу тем временем вошел в каюту.

Олдермен ван Беверут и все остальные были здесь, — видимо, они ждали прихода капитана. Словно не замечая олдермена, Ладлоу подошел к его племяннице и, взяв ее за руку, вывел на шканцы, сделав негритянке знак идти следом. Спустившись по трапу, капитан повел девушку в ту часть кубрика, которая была ниже ватерлинии, — самое безопасное место на крейсере, где, он знал, девушке не придется страдать от духоты или зрелища, которое могло быть невыносимо для существа ее пола и привычек.